В сказках Женьке доводилось читать, что ежели Иван-Царевич или иной положительный герой не поддавался подобному искушению — а именно, не ел наливных яблочек с подозрительных яблонь, не присаживался отдыхать на неизвестно кем постеленный коврик, не пил воды из луж, оставленных лошадиными, коровьими и козьими копытами, то жажда и усталость быстро проходили. И поэтому Женька думал, что и тут будет так же. То есть как только он пройдет мимо соблазна, то жажда у него сама собой пройдет.
Однако, хотя Женька благополучно миновал малиновые заросли, жажда не прекратилась. Более того, она усилилась, да так, что язык к нёбу присох. Причем почти одновременно на Женьку накатила жуткая усталость. Ноги превратились в некое подобие отварных макарон, и чтобы переставлять их с место на место, Женьке пришлось употреблять колоссальные усилия, будто вокруг него был не воздух, а что-то вроде киселя или клейстера, к тому же сильно застывшего. Да еще и спать захотелось.
Насчет этого, последнего, то есть сонливости, у Женьки возникло какое-то странное чувство. Он вдруг вспомнил, что вся эта история, кажется, происходит во сне. Хотя уже довольно долго он все воспринимал как явь и ни чуточки не сомневался, что на самом деле угодил в какой-то сказочный мир, где его все принимают за Ивана-Царевича. А теперь, когда ему захотелось спать, то у него возникло и стало нарастать убеждение в обратном. Дескать, все это сон, ерунда, так не бывает и быть не может. «И вообще, если я тут, во сне, засну, то наяву проснусь где-нибудь на острове, в палатке и в спальном мешке, а папа будет сидеть у костра и варить уху из рыбы, пойманной на вечерней или уже на утренней зорьке. Или коптить рыбешек в своей переносной коптильне…» От этих мыслей Женькина сонливость стала нарастать с каждой секундой, и если он еще не заснул на ходу, то лишь потому, что ему до ужаса пить хотелось. Ну и, конечно, потому, что как-никак помнил о кознях вредной Лихоманщицы. Одновременно с желанием заснуть и проснуться уже в нормальном мире у него в голове все-таки удерживалось опасение, что, заснув, он может и вовсе не проснуться.
Сделав с превеликим трудом еще несколько шагов, Женька вдруг увидел справа от серебристой дорожки большущий валун. Прямо в середине валуна была дырочка, и оттуда била струйка воды. Явно очень чистой и холодной, как раз такой, какой ему очень хотелось попить. Правда, этот ключ совсем не походил на то описание, которое Сова давала святому источнику, то есть никакой ямки с канавкой тут не было. Но и на поганый источник, по тем же самым приметам, ключ не смахивал.
Тем не менее Женька решил проверить источник с помощью незабудок, об этом его полусонная голова все-таки помнила. Взяв стальной перчаткой один из цветочков за стебелек, Женька подставил его под струю воды. Ничего с этим цветочком не произошло. Он не почернел и не превратился в золотой — как был голубеньким, так и остался. Стало быть, из этого ключа била самая обыкновенная вода, не святая, но и не поганая. То есть вода, которой можно просто утолить жажду, не надеясь заполучить силу против Духа Прорвы, но и ничем особенно не рискуя.
Поэтому Женька подумал, что если он нальет в шлем немножко водицы, выпьет ее, а потом наденет мокрый шлем на голову, то сразу две пользы приобретет: и жажду утолит, и бодрости прибавит.
Неизвестно, что получилось бы, если б Женька так поступил. Может, он, как и в случае с малиной, просто не смог бы дотянуться до воды, встал бы на край серебристой дорожки и, забыв о предупреждении, сделанном еще Ледяницей-Студеницей, либо сам сошел бы с тропы, либо просто свалился с нее. А это обещало смерть лютую… Впрочем, возможно, что на сей раз Лихоманщица позволила бы Женьке выпить прохладной водички, только вот последствия этого могли быть очень печальными.
Однако что гадать по типу «если бы да кабы»?! Удержался Женька от соблазна и на сей раз, а помогла этому, как ни странно, та самая незабудка, которой он проверял качество ключевой воды.
Как уже говорилось, Женька для удобства засунул цветочки за зерцало, то есть маленький круглый щиток, приклепанный спереди к чешуйчатой кольчуге. А надо сказать, что кольчуга — это вовсе не герметический скафандр, то есть капли воды под нее проникают довольно свободно. Правда, если б на Женьке под кольчугой был надет какой-нибудь стеганый тягиляй, который носили в древности русские ратники, то он навряд ли почувствовал бы холод от мокрой незабудки. Но на нем такого тягиляя не было, а холода от капель воды не ощутилось. И не могло ощутиться, потому что все незабудки, в том числе и та, которую Женька подставлял под струю воды, оказались сухими. То есть, конечно, они не превратились в сено, но никаких капель воды на них не просматривалось…
Женька тут же понял — опять эта пакостница Лихоманщица шутки шутит! Пить сразу расхотелось: стало ясно, что ключ, бьющий прямо из камня, точно такая же приманка-обманка, как и кусты малины. Но вот сонливости почему-то не убыло, даже наоборот. С гигантским усилием Женька, еле переставляя ноги, которые будто приклеивались к серебристой дорожке, все-таки пошел дальше. Мысль о том, что, заснув, он проснется уже не в этом ужасном мире, переполненном нечистой силой и всякими иными пакостями, все больше завладевала его умом. А ноги все хуже слушались, и теперь Женька то и дело ощущал, что они его ведут не вперед, а все чаще подтаскивают к самому краю дорожки. Голова стала тяжелеть, будто была отлита из чугуна или даже из свинца. Мысли тоже стали вялые-превялые, тягучие-липучие, похожие на сгущенку с сахаром.
А тут еще справа от дорожки Женька вдруг увидел… ту самую полянку, где они с отцом разбили лагерь, костер с подвешенным над огнем чайником и палатку! А у костра, на бревнышке, сидел папа! В своей хорошо знакомой Женьке рыбацкой штормовке и болотных сапогах. Сидел и рыбу чистил, кажется, а поблизости лежали снасти, ведро, полное лещей и судаков, а также резиновая лодка, перевернутая мокрым дном вверх.
Женьку неудержимо потянуло туда, к отцу. Если б его ноги хорошо слушались, то он бы наверняка в один момент позабыл про все на свете, в том числе и про предупреждения Ледяницы, и про наставления Совы, спрыгнул бы с дорожки и побежал бы к костру, благо до него и двух метров не было вроде бы. Тем более что отец поднял голову и помахал ему рукой — мол, иди сюда, не бойся! Что б тогда было — сказать сложно, а догадаться нетрудно…
Но, как ни странно, сонливость и усталость уберегли Женьку от очередной заподлянки Лихоманщицы. «Вареные» ноги не дали ему быстро осуществить свое стремление. Вместо того чтоб подвести Женьку вправо, к краю дорожки, они повели его сперва вперед, а потом налево. Женька все же заставил их идти обратно, но одна нога зацепилась за другую, и «Иван-Царевич», запутавшись в них, потерял равновесие… Женька почуял, что падает, и испуганно вскрикнул. Бац!
Глава XV
СВЯТОЙ ИСТОЧНИК
Слава богу, он не свалился с дорожки, а упал спиной на серебристую «фольгу». Только левая нога по колено свесилась с края, но до земли не достала.
Наверно, от этого падения у Женьки что-то в голове встряхнулось и встало на свое место. И усталость прошла, и силы вернулись, и мозги стали побыстрее соображать. Он сразу вспомнил, что не может тут быть никакой полянки, никакой палатки, и отца тоже быть не может. Словно пружиной Женьку подбросило и поставило на ноги. При этом он краем глаза успел заметить, что слева от тропы, поблизости от того места, над которым висела его нога, из кучки рыхлой земли, напоминающей кротовую нору, высунулась корявая когтистая лапа. Эта лапа уже тянулась к Женькиной ноге и непременно ухватила бы его за сапог, если б он не успел вовремя вскочить. Сразу после того, как Женька оказался на ногах, лапа поспешно убралась обратно под землю.
