— Спокойно, Стан, я не собираюсь крушить мебель, — сказал я, направляясь к своей брошенной на кресло куртке. — Я просто хочу представить тебе еще одно доказательство. На этот раз вполне вещественное.
Стан, замерев, следил, как я вынимаю из внутреннего кармана куртки эманатор. Вид у него был хищный; ни дать ни взять зверь, почуявший добычу. Увидев в моих руках оружие, он подобрался, приготовившись или отпрыгнуть в сторону, или броситься на меня.
— Спокойно, — повторил я. — Я вполне вменяем. Эта боевая штуковина — мое доказательство.
Он немного расслабился, но продолжал настороженно следить за мной. Я медленно, не делая резких движений, держа эманатор дулом к себе, подошел к столу и положил оружие прямо на посуду.
— Вот, посмотри на индикатор.
Стан мгновенно схватил эманатор и отошел от стола.
— Ну? — Он все еще не понимал.
— Взгляни на индикатор расхода зарядов. Все мы получили полностью заряженное оружие, так? Никто из нас не сделал на острове ни одного выстрела. А вот я стрелял. Там, в Преддверии. В того бешеного левиафана. Где я еще мог стрелять и какие еще тебе нужны доказательства?
Стан медленно опустился в кресло и уставился на эманатор, словно видел подобное оружие впервые в жизни.
— Ты, конечно, можешь сказать, что у меня был неполный заряд, — продолжал я, наблюдая за ним. — Нo это нетрудно выяснить в управлении. Ты можешь сказать, что, когда мы прочесывали остров, на меня накатило и я открыл пальбу в ближайшей расселине. Но это, при желании, тоже можно проверить. Поискать на острове следы моей пальбы. И такая проверка представит все в истинном свете. И ты признаешь тогда мою правоту. Наконец, ты можешь прямо сейчас сказать мне: «Лео, ты прав».
Он долго-долго молчал и все крутил в руках эманатор. Потом поднял на меня глаза и тихо, почти с испугом, сказал:
— Это весомый аргумент, Лео. Это очень весомый аргумент… Я, конечно, проверю… но боюсь, что ты действительно прав… И что же нам теперь делать дальше?
Я внезапно ощутил страшную усталость. Не физическую, нет. Устала моя душа. Слишком сильные удары довелось ей испытать. Откровение о том, с каким врагом мы столкнулись. Откровение о том, кто такая Славия. Ее гибель… Откровение о том, что Леонардо-Валентину Грегу вскоре суждено покинуть этот мир.
— Не знаю, что нам делать дальше, — сказал я притихшему Стану. — Цепочка оборвалась навсегда, я в этом убежден, я даже не предполагаю, а просто знаю. Теперь нужно ожидать чего-то другого. Думаю, в первую очередь необходимо взяться за фронтир. Навалиться объединенными силами, это проблема не только Серебристого Лебедя. Завтра мертвая зона может появиться в любом другом мире. Идущая в наступление антижизнь… Кстати, название Диллин — тоже из книг или фильмов?
Стан пожал плечами:
— Теперь уже не знаю, что и сказать, Лео.
— Убедить мы, конечно, никого не сможем, — продолжал я. — Если даже ты с трудом поверил мне, то кто поверит нам? Сочтут ненормальными. Один эманатор — аргумент для тебя, ведь мы были вместе. Но не для других. Найдут десяток объяснений. Поэтому оставайся здесь, при Бохарте — пусть анализирует данные мониторинга, пусть добивается разрешения на прочесывание всего Лебедя. Присутствуй. А я возвращаюсь в Кремс. Возьму отпуск. Я действительно устал… и не могу заниматься бесполезным делом.
— Отдохни — и возьмемся за фронтир, — сказал Стан.
— Тут не только нам надо взяться. Тут нужны самые лучшие специалисты самых разных отраслей. Думаю, что эта сущность… Голос… все-таки сможет помочь. И не только он, должны быть и другие. Я чувствую… Возьмись, Стан, ну а я… — Я нашел в себе силы усмехнуться. — Видно будет. Он же предупредил, что у меня мало шансов…
— Мало — еще не значит, что их нет совсем, — тихо сказал Стан.
Тяжелой и усталой была моя душа. Я вдруг понял, что надеялся, втайне надеялся на то, что Стан в пух и прах разобьет мои доводы, и посещение Преддверия все-таки окажется не более чем причудливым созданием моей собственной психики. Нет, на деле вышло совсем не так.
И все же…
— Не хочу быть марионеткой, Стан! Не хочу быть персонажем книги. И умирать тоже не собираюсь. Но в Преддверии хотелось бы вновь побывать… Живым, а не мертвым… Встретить Славию… Постараться вытащить ее оттуда, упросить Голос, пусть поможет… Понимаешь?
Стан молчал.
— Ладно, — сказал я, — пойду-ка принесу чего-нибудь покрепче. Выпьем за мой отпуск. А к Бохарту сегодня можешь не ходить, они там и без тебя управятся. Согласен с таким деловым предложением?
Стан неуверенно кивнул.
ИЗ КНИГИ
«Он стоял на краю обрыва и задумчиво смотрел вниз, на россыпь больших плоских камней, покрытых фиолетовыми пятнами лишайника. Над обрывом нависали разлапистые ветви альбасосен; их длинные зеленые иглы плотно прилегали одна к другой, словно были старательно причесаны каким-нибудь заботливым духом этих мест. Сосны дружным широким потоком стекали к обрыву с длинного пологого склона. За склоном, вдалеке, закрывая прозрачное небо, застыли горы. Зеленый пояс сосен обрывался на полпути к вершинам, и выше господствовала серость лишенных растительности скал. Длинные снежные языки нарушали своей белизной серое однообразие, а в вышине, на вершинах, царил сплошной белый цвет — цвет льда и снега, цвет чистоты и незапятнанных надежд, добрых замыслов и благородных побуждений.
По другую сторону обрыва, за россыпью камней, сосны постепенно редели, разбегались по склону, плавно ускользающему вдаль, в тихую сонную долину, где уютно устроился городок с ровными неширокими улицами и аккуратными домами в окружении садов.
Спокойное солнце сияло в прозрачной голубизне — яркий цветок на небесных полях. Пропахший хвоей воздух был неподвижен, но сосны еле слышно шуршали, словно вели бесконечный разговор.
«Почему меня так тянет сюда, к этому обрыву? — думал он, не в силах отвести взгляда от лежащих внизу камней. — Почему постоянно хочется, раскинув руки, упасть в пустоту, рассечь телом прозрачный воздух, но не взмыть, не воспарить к далекому небу, а рухнуть на камни и остаться там навсегда, в безлюдье и безмолвии?..»
Он знал, что тяга эта не случайна, он знал, что подчиняется пророчеству неведомого Голоса и рано или поздно сделает шаг в пустоту. Как Славия…
И в который раз он пересилил себя и отшатнулся от края обрыва. Поднялся вверх по склону, ступая по мягкому покрову сухих сосновых иголок — их бурый ковер был с детства знаком ему, — сел у шершавого ствола и обхватил руками поднятые колени.
Над горами и долиной распахнула необъятные крылья тишина, и в тишине перешептывались, перешептывались, перешептывались альпийские сосны Альбатроса.
Он был на Альбатросе восьмые сутки. Жил в родительском доме, в той самой комнате, которая когда-то была его комнатой, и где до сих пор сохранились его детские игрушки. Он вставал по утрам и уходил в горы или бродил по долине, или просто сидел у окна или на веранде, глядя на снежные вершины далеких Альп. Делать ничего не хотелось, и думать тоже. Вообще ничего не хотелось. Даже навестить двух своих чудесных дедов — Леонардо и Валентина. Постоянно тянуло к обрыву, словно там, на покрытых лишайником камнях, ожидало его какое-то чудесное преображение.
