— Деда, я никогда не видела таких цветов. Таких цветов не бывает…
Я наклонился и провел рукой по траве. Она была… ласковой, мягкой и теплой — живой. Трава-мурава, что-то вроде птичьей гречишки, деревенского спорыша. От нее исходил тонкий аромат. Пахло — чем? — специями: гвоздикой, корицей, имбирем, земляникой, еще чем-то незнакомым, но таким располагающе приятным, — дружеским…
Трава и цветы, это первое, что мы увидели и что поразило нас. А уж потом — поручни-перила… Когда мы наступили на траву, вокруг нас стало образовываться открытое пространство, расти, освобождаться от молочно-золотистого тумана. При этом мы все время оставались в центре образующейся сферы. Вот тут-то и появились перила, балюстрада, довольно большим кругом окольцевавшая нашу лужайку. Сфера все росла и росла, за пределами поляны, по ту сторону балюстрады появился лес, не лес — леса, непроходимые урманы земных тропиков, в жизни я не встречал их никогда, но узнавал их по фильмам, по картинам, фотографиям. Это были леса экваториальной Африки, Юго-Западной Азии, Южной Америки, древние леса, в которых, казалось, еще не было места человеку… Земные леса с земными запахами, пахло цветами, фруктами, плодами, зеленью, гниением, застойной водой. И лавина звуков обрушилась на нас, будто кто-то вдруг включил могучий звуковой канал — сфера наполнилась шумом этих лесов: лай, мяуканье, крики животных, рычание льва, пересвисты птиц, хохот, накат волн, журчание воды, шум ветра в верхнем ярусе сельвы.
Все это потрясающее зрелище как бы вращалось медленно вокруг нашей арены с неземными цветами, впрочем, может быть, это наша площадка вращалась вокруг собственной оси… Мне казалось, что поляна стабильна и неподвижна, как… кинозал, а все вокруг вращается медленно и неудержимо…
Я огляделся. Везде, везде, на все триста шестьдесят градусов вздымались могучие леса. У нас над головой светилось яркое, синее, с фиолетинкой небо…
А потом что-то произошло и леса — деревья в лесах — стали уменьшаться, как бы удаляться от нас, будто мы поднимаемся над ними все выше и выше. Вот мы уже смотрим на них с высоты двухсот метров, с полукилометровой кручи вниз. Появились линии горизонта, из-за них, за ними проглянули горы, а ближе открылись долины рек, вон прорисовался морской залив… А мы все поднимались и поднимались. Очень бы я хотел сказать, что поднимались довольно быстро, но не могу: я потерял чувство времени, оно будто бы не шло — стояло, и совсем независимо от его течения менялись картины, открывающиеся нам с высоты неземной луговины.
Кончился наш подъем тем, что мы оказались как бы в самом центре вывернутого наизнанку громадного глобуса, но не из папье-маше, а живого, дышащего, пульсирующего, шумного. Мы видели, что все это наполнено жизнью, мы видели все это по мере того, как удалялись от поверхности земной. В буквальном смысле слова, мы стояли, разинув рты, в центре колоссальной, гигантской сферы, откуда до любой из ее стенок — тысячи километров, тысячи, не меньше!
Перед нами на уровне глаз была экваториальная Африка с широким поясом тропических лесов, отчасти и тех, внутри которых мы только что были. Вон, повыше, — Сахара, красноватые пески Сахары. Нил, Конго и Нигер. Вон — Гибралтар, а вон — мыс Доброй Надежды… Над Африкой, над омывающими ее океанами клубятся циклоны, пятнами закрывая черный материк. Все это живое, теплое, пульсирующее, все в цвете и в свете.
Потрясающая красота! Цвет и свет, все цвета, все краски, какие только есть в мире, видны нам отсюда, все они живые тона нашей матушки Земли.
Вся эта картина плывет у нас перед глазами. Африка уходит вправо, перед нами Атлантика, две Америки, Тихий океан — пацифик — мирный океан. Над его просторами бушуют штормы, дожди и грозы. Иногда даже отсюда видны крохотные вспышки далеких молний. Голубоватые шлейфы циклонов, прозрачные пятна антициклонов. Все в поле зрения. Вот и Евразия, Австралия… Красота! Красота… Вся Земля у меня перед глазами. И на всей планете, везде одновременно, полдень, везде солнце в зените, на всех широтах земли, на всех меридианах в один и тот же час — солнце в зените.
Я с Машей вместе подошел к золотым перилам, к эмалевой балюстраде и глянул вниз. Наша арена с чужой травой висела в центре великого шара, парила в пространстве невесомо и беззвучно. Внизу, в точке надира, голубеет белая Антарктида. Над нами, в точке зенита, посверкивают под прямыми лучами солнца ледяные пространства Ледовитого океана. Кто еще видел когда-нибудь такую картину!
Наша лужайка тихо вращается в самом центре великой сферы. Я взглянул на внучку. У нее в глазах стояло отражение Африки.
И ни головокружения от высоты, ни чувства страха. Восторг. Немыслимая сказка наяву (наяву?)…
Пока я доли секунды смотрел на Машу, все вокруг вдруг переменилось. Сначала раздался странный звук — будто лопнул большой пузырь, струна порвалась, хлопок какой-то. И наша Земля оказалась уже не шаром изнутри, а шариком в пространстве, голубовато-зеленым шариком в черном вакууме космоса. Арена с цветами надела на себя прозрачную броню скафандра. Мы оказались в странном космическом снаряде, который со световой скоростью, нет, не со световой, с большей, со скоростью мысли улетал от Земли за орбиты больших планет…
Огромный шар Солнца был припогашен нейтральным светофильтром, лучи родного светила, не прикрытые атмосферой, не обжигали глаз, не слепили и не мешали нам видеть Космос. Земля со своей спутницей Луной уносились в бархатистую бездну, в которой непривычно ярко горели мириады цветных, немигающих звезд, созвездий, галактик, каких-то млечных туманностей. Созвездия были узнаваемы.
…Я когда-то в институте, было дело, сдавал экзамены по астрономии и вот только сейчас остро пожалел, что я астрономию-то только сдавал, а не знал ее и не знаю.
Все двенадцать зодиакальных созвездий были в поле зрения нашего космического аппарата, в центре которого, все на той же травянистой лужайке с цветами, стояли мы с внучкой и смотрели во все глаза на разворачивающуюся перед нами картину…
Мне не было страшно ни за себя, ни за внучку. Внутри царила уверенность, что все будет хорошо, ничего страшного не происходит.
Вот это, наверное, Марс, синевато-красная планета, будто бы вылепленная из сахарских песков, из приенисейских девонских песчаников. А это — Юпитер. Его портрет хорошо знаком нам по снимкам, выполненным американскими космическими исследователями дальнего Космоса. Не узнать Сатурн было совершенно невозможно…
Мы улетали в сторону созвездия Весов, чуть вверх от плоскости эклиптики к Большой Медведице. Позади, за Землей, за Солнцем, виднелось созвездие Овна с двумя яркими звездочками. Впереди, в созвездии Волопаса, горел Арктур, ниже и левее багровел Антарес…
Наша станция, окруженная слабым свечением ее скафандра, по-прежнему вращалась вокруг своей оси, открывая все новые и новые картины звездного неба, уже весьма далекого Космоса.
Я стал показывать Маше планеты, называть их поименно… Полной неожиданностью, каким-то спектаклем специально для нас показался мне парад планет Солнечной системы — они все были в той стороне от Солнца, куда улетала наша космическая станция, наша космическая лужайка…
