Спустившись по лестнице, я вышел в просторный холл с колоннами, а потом на улицу. Несмотря на то что было довольно прохладно для этого времени года, я почувствовал себя намного лучше. Ощущение свободы и свежий воздух заметно взбодрили меня. Ситуация была просто абсурдной. Люди, работавшие в самом главном отделе Скотленд-Ярда, по идее должны были стать моими союзниками. Но вместо того чтобы помочь мне, они вдруг превратились в моих врагов.
Поежившись, я плотнее запахнул пальто, вышел на тротуар и попытался остановить карету. Два первых экипажа проехали мимо, хотя я точно видел, что они были не заняты. Извозчиков наверняка смутил мой непрезентабельный вид. Я посмотрел на свое изорванное пальто и потрепанный костюм, весь в пятнах крови, и тяжело вздохнул, подумав, что здание, перед которым я стоял, навело их на вполне предсказуемые мысли. Только третий по счету извозчик остановился и ворчливо спросил у меня адрес. Когда я назвал его, он растерялся, так как Эштон Плейс принадлежал к тем местам, которые ассоциируются у простых людей с такими вещами, как золотые ключи от туалета и украшенные бриллиантами дверные ручки. Но в тот день подобная реакция не произвела на меня никакого впечатления. Я чувствовал себя разбитым и подавленным как никогда в жизни и хотел как можно скорее оказаться дома. Исчезновение леди Одли очень сильно расстроило меня. Очень сильно.
Когда карета тронулась с места, я случайно выглянул в окно и посмотрел на здание Скотленд-Ярда.
На широкой лестнице сидела крыса и смотрела прямо на меня.
Говард молча выслушал меня. Напрасно я ждал, надеясь услышать от него хоть что-то в ответ. Он даже не отреагировал на мой рассказ какой-нибудь знакомой мне гримасой. Немного бледный, с затаившимся сомнением в глазах, Говард, судя по всему, все-таки не совсем еще пришел в себя. Мой старший друг выглядел немного озадаченным, хотя для такого человека, как он, все, что я поведал ему, не было чем-то шокирующим, тем более что он готов был услышать нечто подобное. Когда я вошел, его рука лежала на книге в кожаном переплете, которую он, очевидно, читал до моего прихода.
Это была одна из книг тайной библиотеки моего отца — Шаат Аквадинген. Говард знал, что мне не нравилось, когда он обращался к таким книгам. Но в этот раз я не проронил ни слова. Он и сам знал, какая опасность таилась в этих запрещенных книгах, возможно даже лучше меня самого.
— Я вообще не понимаю, что все это значит, — повторил я, наверное, уже в десятый раз с того момента, как вошел в библиотеку.
— Это значит, что все произошло далеко не случайно и ни о каком совпадении не может быть и речи, — сказал Говард тихим, спокойным голосом. — Полиция считает, что у крыс было бешенство или мы их каким-то образом раздразнили, не так ли?
Этот вопрос был риторическим, потому что его, как и меня с Рольфом, допрашивали несколько часов подряд. Только Говарду повезло: он не попал в руки Вильбура Коэна.
— Я не знаю, что там считает полиция, — резко ответил я, — но думаю, что так оно и есть.
Я не стал рассказывать о допросе у Коэна во всех подробностях, так как помимо капитана полиции, который обещал следить за мной, у нас были куда более важные дела.
— Да не сходится все это, — хладнокровно заявил Говард. — Это была ловушка, Роберт. Тщательно продуманная ловушка. Крысы набросились на бедную собаку, чтобы отвлечь наше внимание. — Он решительно взмахнул рукой. — Животные так не делают.
От его слов у меня по телу прошла дрожь. Я догадывался, что именно так все и было, но знать и догадываться — это две абсолютно разные вещи.
— Значит, кто-то послал их, — пробормотал я изменившимся от волнения голосом.
Говард кивнул.
— Не кто-то, — с ударением сказал он, — а она. И смерть несчастного животного была демонстрацией ее силы. Просто мы должны были увидеть, какой властью она обладает.
Взгляд Говарда стал жестким, и в его глазах снова появилась укоризна, которую я почти всегда чувствовал, когда он разговаривал со мной, и которую я никак не мог объяснить.
— Я тут много думал обо всем, пока тебя не было, — продолжил он, слабо улыбнувшись. Тщательно раскурив сигару, Говард устало положил руку на книгу Шаат Аквадинген и осведомился: — Ты мне все рассказал? Ты ничего не забыл, малыш? — Он пронзительно посмотрел на меня. — Может быть, ты что-то упустил, потому что тебе это показалось не столь важным?
— Ничего, — качая головой, ответил я. — Ничего. Просто это все было так… не по-настоящему… Как-то наигранно, фальшиво.
Говард устало откинулся на спинку кресла, взял книгу и начал просматривать тонкие пергаментные страницы.
— ОН, ИМЯ КОТОРОГО ЧЕЛОВЕК НЕ ДОЛЖЕН ПРОИЗНОСИТЬ. Ты не знаешь, о ком это? Ты хотя бы что-то прочитал из того, что оставил тебе твой отец?
Я ошеломленно уставился на него. У меня вдруг появилось чувство, как будто ко мне прикоснулась чья-то ледяная рука. Затем сильно кольнуло в сердце, словно его проткнули тонкой иглой.
— Ты… ты хочешь сказать, что…
— ЦТХУЛХУ, — спокойно произнес Говард. — Да. Наступает время великого пробуждения. — Заметив, что я побледнел от ужаса, он поспешно добавил: — Но это ничего не значит. ДОИСТОРИЧЕСКИЕ ГИГАНТЫ привыкли измерять время по-своему. Это пробуждение может продолжаться еще сто лет. Или даже тысячу.
— Или пару дней, — мрачно вставил я.
— Или пару дней, — невозмутимо подтвердил Говард. — Но меня больше волнует кое-что другое… То, о чем говорила девушка. — Говард сделал паузу и после этого многозначительно произнес: — ЗВЕРЬ. — Потом он вздохнул, затянулся сигарой и выпустил сизое облако дыма. — Я попытался найти ответ в этой книге, — сказал он, кивнув в сторону Шаат Аквадинген. — Здесь упоминаются всевозможные существа, но ни одно из них не называется ЗВЕРЬ. Если бы у нас был НЕКРОНОМИКОН…
— Но у нас его нет, — грубо перебил его я.
Говард с грустью посмотрел на меня. Он все время подозревал, что я, имея еще один экземпляр драгоценной книги, тщательно скрываю этот факт. Признаться, он был близок к истине. Но существовала пара таких вещей, из-за которых я ни на йоту не отступил бы от своих принципов. НЕКРОНОМИКОН входил в их число.
— Жаль, — помедлив, сказал Говард.
Я кивнул.
— Очень жаль. Но мы и без него должны разобраться, что означает это предупреждение.
На осунувшемся лице Говарда появилось некое подобие улыбки.
— Вывод, как говорится, напрашивается сам собой: ты не собираешься принимать угрозу всерьез.
— Я не собираюсь бросать леди Одли на произвол судьбы, если ты это имеешь в виду, — вспылил я. — Я уверен, что она все еще жива, Говард. И я чувствую себя виноватым за все то, что с ней произошло. Этот болван Коэн не так уж и неправ в своих обвинениях.
Я встал, подошел к окну и посмотрел в просвет между шторами. Лондон являл собой жалкое зрелище, несмотря на то что был уже май. Обычно в это время года город изнывал от жары, а сейчас ветер гнал с запада тяжелые серые облака и Лондон, казалось, накрыла серая холодная пелена.
