Теперь же эта мысль вызывала во мне не восторг, но самый настоящий ужас. Гриффит сказал, что в тихую ночь наши крики могут услышать в Аллте. "Если конечно, — добавил он с сомнением в голосе, — кто-нибудь станет прислушиваться к ним". Я обладал более громким и звонким голосом, нежели мой молодой хозяин, и потому во вторую ночь решил подняться в спальню и через окно позвать на помощь. Перед тем как открыть окно, я выглянут наружу — и над самым коньком крыши длинного амбара, стоявшего в глубине двора, увидел нечто похожее на дерево, хотя никакого дерева там просто не могло быть! На фоне сумеречного неба вырисовывалась черная масса с широко распростертыми во все стороны ответвлениями, и впрямь похожая на дерево с плотной и густой кроной. Мне захотелось узнать, что этот было на самом деле, и я распахнул окно — уже не для того, чтобы позвать на помощь, а из желания поближе познакомиться со странным феноменом.
В глубине черной массы я увидел огненные точки и разноцветные искорки. Они все время двигались и переливались на разные лады, а воздух вокруг них трепетал самым что ни на есть одухотворенным образом. Я продолжал напряженно вглядываться во мрак, когда черное дерево вдруг взмыло над крышей амбара и стремительно поплыло ко мне. Я не двигался с места до тех пор, пока оно не приблизилось вплотную к дому. Тут я наконец понял, что это было, — и в последний момент успел с треском захлопнуть ставни окна. Потом я несколько минут стоял посреди комнаты, оцепенев от сознания смертельной угрозы, которой мне лишь чудом удалось избежать, а похожее на огненное облако дерево недовольно отплыло от моего окна и снова зависло над амбаром.
Спустившись вниз, я рассказал об этом моим хозяевам. Они выслушали меня с побледневшими лицами, после чего миссис Гриффит заключила, что поскольку на земле теперь творится великое зло, то древним дьяволам было позволено снова выйти из скрывающих их деревьев и холмов. Затем она принялась бормотать себе под нос на неком подобии испорченной латыни.
Часом позже я снова поднялся в свою комнату, но черное дерево над амбаром не исчезло. Напротив, оно все разрасталось. Прошел еще день, и снова, дождавшись сумерек, я глянул в окно — но огненные глаза по-прежнему стерегли меня. Открывать окно я больше осмелился.
И тогда мне в голову пришел другой план. В доме имелся большой старинный очаг с круглой голландской трубой, высоко поднимавшейся над домом. Если стать прямо под ней и закричать, подумал я, то вполне возможно, что мой голос прозвучит гораздо громче, чем из окна второго этажа. Насколько я понимал в физике, круглая печная труба вполне могла сойти за мегафон. Ночь за ночью я забирался в очаг и с девяти до одиннадцати вечера взывал оттуда о помощи. При этом я прекрасно помнил об уединенности этого местечка, скрытого в глубине долины под сенью ясеневых зарослей, а равно и о полнейшей заброшенности окружавших его холмов и полей. И все же надеялся, что мой голос достигнет слуха обитателей маленьких белых домишек, разбросанных тут и там по округе, или настигнет одного из редких путников, что бредут вечерами по взбирающейся на Аллт тропе.
Мы уже выпили все пиво, а из жалкого запаса воды могли позволить себе лишь несколько капель в день на каждого. На четвертый вечер мое горло окончательно пересохло; меня мутило, по телу разлилась ужасная слабость. Мне стало ясно, что, как бы я ни напрягал свои легкие, в таком состоянии мой голос едва ли способен достигнуть хотя бы противоположного края поля, примыкающего к нашей ферме.
Тогда-то мы и начали видеть сны о колодцах, фонтанах и родниках, проливавших струи ледяной воды посреди тенистого, прохладного леса. Вскоре кончились и наши съестные припасы. Время от времени кто-нибудь отрезал кусочек от висевшего на кухне окорока, но тут же бросал его на пол, ибо даже малейший привкус соли был для нас подобен огню.
Однажды ночью разразился сильный ливень. Мэри Гриффит предложила открыть одно из окон и выставить наружу все имеющиеся под рукой миски и тазы, чтобы собрать хотя бы несколько пригоршней дождевой воды. Я напомнил ей о туче с огненными глазами, на что она возразила: "Мы пойдем к окну в сыроварне. Это с другой стороны дома, так что пока эта мерзость очухается, мы что-нибудь да успеем набрать". По окну сыроварни барабанил частый и крупный дождь. Девушка встала на каменную плиту под окном, приоткрыла на дюйм створку ставни и осторожно заглянула в образовавшуюся щель. "И вдруг, — рассказывала она нам потом, — снаружи что-то затрепетало, задрожало и запереливалось, как бывает в церкви Святого Тейло на хоральный праздник, и прямо передо мной появилась та огненная туча".
И вот тогда, как я уже говорил, мы начали видеть сны. В один из жарких полдней я проснулся в своей комнате, залитой яркими лучами солнца. Во сне я без устали бродил по дому, осматривая все его закутки и чего-то ища, и в конце концов спустился в старый погреб, которым хозяева уже давным-давно не пользовались. То была огромная холодная пещера с массивным низким сводом и подпиравшими его каменными столбами. В руках я сжимал железную кирку. Какое-то внутреннее чувство говорило мне, что здесь есть вода. Подойдя к тяжелому камню, который лежал у основания одного из столбов, я поднял его — под ним оказался журчащий ключ с холодной и прозрачной водой! Только я было сложил ладони лодочкой, чтобы напиться, — как вдруг проснулся на своей кровати. Я пошел на кухню и рассказал о своем видении молодому Гриффиту, уверяя его, что в подвале непременно должен быть ключ. Тот отрицательно покачал головой, но все же взял в руки большую кухонную кочергу и отправился со мной в старый погреб. Я указал ему на камень возле столба, и он поднял его. Конечно же, никакого ключа там не оказалось.
Раньше я бы и сам не поверил тому, что способен уподобиться презираемому мной людскому большинству. Но в тот момент я встал в его ряды — слова хозяйского сына не убедили меня, и я продолжал твердить, что ключ там есть. На кухне имелся большой мясницкий нож. Я взял его с собой в старый погреб и принялся остервенело долбить им землю. Никто мне в этом не препятствовал. Каждый из нас прошел через это, и мы уже давно привыкли к подобным вещам. Мы почти не разговаривали друг с другом. Каждый сам по себе бродил но дому, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, — и все без какой-либо определенной цели. Полагаю, каждый из нас измышлял свой собственный безумный план спасения, но друг с другом мы почти не общались.
Много лет назад мне довелось вкусить актерского ремесла, и я помню, как на первых представлениях все участники труппы перед выходом на сцену рассеянно бродили за кулисами, бормоча себе под нос свои роли и ни слова не говоря друг другу. То же самое происходило с нами. Однажды вечером я наткнулся на молодого Гриффита, пытавшегося прокопать под стеной туннель наружу. Я понимал, что в этот момент он был безумен (точно так же, как и он понимал это в отношении моих попыток вырыть из-под камня в погребе ключ), но даже не попытался его остановить.
Но все это уже далеко позади. Теперь мы слишком слабы, чтобы буйствовать. Явь нам кажется сном, сон — явью. Когда мы спим, нам кажется, что мы окружены явью. Дни и ночи приходят и уходят, и мы начинаем путаться в лицах, принимая одного за другого. Однажды, в раскаленный от солнечных лучей полдень, я услышал, как Гриффит бормочет себе под нос что-то насчет звезд; а в одну глухую полночь мне привиделось, будто я нежусь на солнышке посреди яркого и пышного луга, а рядом со мной бурлят ледяные струи бьющего из скаты фонтана.
