— Пару раз, — сказал Постлетвейт. — Но она была… — Помедлив, он переглянулся с Биллом и со смущенной улыбкой произнес: — В общем, она немного не в себе.
Немного не в себе… Его слова прозвучали как злобная шутка. Присцилла вовсе не была «немного не в себе» — она была совершенно безумна, и именно это Ланс и собирался сказать. Ее дух провалился в пучины сумасшествия и подвергался сейчас адским мукам. Некрон отомстил мне. И как отомстил!
Билл Коди откашлялся.
— Мы должны… поговорить о ней, — запнувшись, сказал он.
— Вот как? — Я повернулся к нему. — Почему?
— Мы не можем оставаться здесь, Роберт, — продолжил Билл. — Наши запасы постепенно подходят к концу, а Иксмаль и его люди хотят вернуться к своему племени.
Он хотел что-то добавить, но в этот момент в палатку вошел Сидящий Бык. Вождь выглядел уставшим. Он шел мелкими шаркающими шажками и впервые выглядел на свой возраст. События последних дней стали для него мучением. Я сам едва не погиб, а ведь Сидящий Бык был старше меня в три раза. Удивительно, что он вообще выжил.
Отогнав от себя эту мысль, я повернулся к Биллу.
— В чем же проблема? — резко спросил я.
Я знал наверняка, что хочет сказать мне Баффало Билл, но хотел услышать это от него.
— Все дело в книге, Роберт, — вмешалась Энни. — Девушка начинает кричать, когда мы пытаемся отобрать книгу.
— Я знаю, — ответил я, не глядя на нее. — Если вы отберете у Присциллы книгу, она умрет.
— Но мы не можем забрать эту книгу с собой, — тихо произнес Сидящий Бык. — Я чувствую зло, да и все остальные тоже. Мы не должны брать ее с собой.
Я уставился на него, но Сидящий Бык спокойно выдержал мой взгляд, и, как всегда, я проиграл в этой молчаливой дуэли и опустил глаза. Но тут я вновь увидел бледное, скованное цепями безумия и искаженное гримасой лицо Присциллы. Я знал, что сейчас ее душа ведет ожесточенную борьбу с силой этой проклятой книги, и чувствовал кипящую в своей душе ярость. Девушка, которую я любил, единственное, что придавало моей жизни хоть какой-то смысл, лежала передо мной страдающая и беспомощная, а Сидящий Бык требовал, чтобы я бросил ее здесь, словно неодушевленный предмет, сослуживший свою службу и ставший бесполезным.
— Нет! — решительно заявил я. — Она отправится с нами, даже если мне придется нести ее всю дорогу до Нью-Йорка.
Сидящий Бык кивнул. Другого он и не ожидал.
— А книга?
— И книга, — раздраженно ответил я.
Неужели Сидящий Бык считал меня полным идиотом? Присцилла умрет или же полностью утратит рассудок, если я заберу у нее «Некрономикон».
Коди хотел что-то сказать, но Сидящий Бык поспешно опустил ладонь на его плечо и обратился ко мне.
— Я ощущаю излучение зла, Молния Волос, — серьезным тоном сказал он. — Эта книга должна быть уничтожена. От нее исходит черная магия. Духи предков недовольны.
— Он прав, Боб, — согласился Коди. — Даже я чувствую себя неуютно, находясь рядом с ней. Что-то с этой проклятой штукой не так. Мы должны или сжечь книгу, или закопать поглубже, чтобы никто ее не нашел.
— Только попробуйте! — Сделав шаг назад, я встал перед лежанкой Присциллы и принял защитную позу. — Только попробуйте. Для начала вам нужно будет справиться со мной.
На самом деле эти слова прозвучали глупо, ведь мое физическое состояние не позволило бы мне справиться с Коди, Сидящим Быком или даже Энни Оукли. Но, казалось, они поняли, что я воспринимаю ситуацию всерьез. Никто из них не сдвинулся с места.
— Еще кое-что, Роберт, — сказала Энни.
— Вот как? — Я недовольно посмотрел на нее. — И что же?
— Иксмаль, — ответила Энни. — Он со своими людьми отказывается оставаться здесь до тех пор, пока у нас… эта книга.
— Ну и пускай убираются к чертовой матери! — в ярости ответил я.
Повернувшись, я грубо оттолкнул Коди и со всех ног бросился прочь из палатки.
Целую ночь и целый день четыре тела лежали неподвижно со сложенными на груди руками. При них были церемониальные мечи, которые они при жизни носили на поясе. Лица мертвецов были покрыты белыми освященными платками, чтобы никто не увидел, насколько они изменились.
Это были тела четырех людей, самых могущественных магистров, которые когда-либо служили в ордене тамплиеров.
Герцог Бото фон Шмид, магистр животных.
Нильс ван Вельден, магистр пустыни.
Андре де ла Круа, магистр бури.
Сэр Руперт Хейворти, магистр войны.
Все они были принесены в жертву, чтобы спасти мир и заплатить дань чудовищу, призванному Жаном Балестрано для уничтожения Драконьего Замка Некрона. Те немногие из выживших тамплиеров, которые остались в руинах сторожевой башни, пришли бы в ужас, увидев, насколько чудовищно изменились лица магистров перед смертью, но Балестрано отдал строжайший приказ, согласно которому никто не имел права входить в небольшую комнату в западной части башни, что бы ни произошло.
И потому никто не заметил, как начал двигаться белый платок над лицом фон Шмида. Это было легкое движение, незаметное, едва уловимое. Платок поднимался и опускался, как будто ветер играл тонкой шелковой тканью.
Вот только это был не ветер…
Я покинул лагерь и ушел в пустыню. Я брел до тех пор, пока мой гнев не улетучился, а я сам не успокоился настолько, что смог остановиться. Часть моего сознания нашептывала мне, что я убиваю себя, что мне нужно вернуться в лагерь и укрыться от жары в палатке. Я чувствовал, как у меня все сильнее кружится голова, как к горлу подступает тошнота. Это были явные признаки начинавшегося солнечного удара. Но я был слишком взволнован, чтобы прислушаться к голосу разума. В результате я заставил себя найти скалу и усесться в тени, но в лагерь возвращаться не стал.
Не знаю, сколько я сидел там, глядя на пустынные просторы Мохаве, — может, полчаса, а может, и целый час. Мои мысли двигались по кругу, а отчаяние в моей душе становилось все нестерпимее. Через какое-то время я услышал шаги. Даже не оглядываясь, я понял, что это пришел Сидящий Бык, который, вероятно, собирался повлиять на мое решение, взывая к совести, или поговорить о еще какой-нибудь подобной чуши.
— Что тебе нужно? — грубо осведомился я.
Старый сиу не ответил. Кряхтя, он опустился рядом со мной в тени скалы и, прислонившись спиной к горячему камню, протянул мне флягу с водой.
— Попей, — сказал он. — Должно быть, тебя мучает жажда.
В первый момент мне захотелось выбить у него флягу из руки, и если бы на его месте были Энни или Билл Коди, то я так бы и поступил. Но я понимал, что мной руководит не гордость, не праведный гнев, а детское упрямство. Взяв флягу, я открутил крышку и сделал большой глоток. Вода была теплой и противной на вкус, но она пошла мне на пользу.
