— Снимай автомат, — потребовал один из громил, когда я подошел к ним вплотную и, заметив мою нерешительность, добавил: — Не бзди, после вернем.
Мне сразу не понравилась его презрительная манера разговора. Несмотря на то что в душе поднялась разрушительная волна обиды и злости, я отдал оружие в его руки и в сопровождении другого наемника поднялся по лестнице на второй этаж.
Третий (и, видимо, старший), ярко выраженный азиат, сидел на постеленном на пыльном полу коврике, скрестив ноги. Он чистил пистолет. При моем появлении азиат с нескрываемым любопытством осмотрел меня с ног до головы и произнес:
— Рад тебя видеть, егерь! — Я узнал голос, это он вел со мной переговоры.
— Не могу сказать того же.
Собеседник только улыбнулся в ответ.
— Присаживаться не предлагаю. Обойдемся без церемоний, — сказал он.
— Согласен, — ответил я.
— Вот и чудно. Подожди секунду.
С этими словами он быстрыми уверенными движениями профессионала собрал пистолет, вставил в рукоятку магазин и убрал пистолет в кобуру под мышкой. Было видно, что с оружием он проводил все свое свободное время. Такому удальцу человека пристрелить, что сигаретку после плотного обеда выкурить — легко и с большим удовольствием.
Он пристально посмотрел на меня, будто пытаясь понять, о чем я думаю. Его раскосые глаза цвета мокрого песка не выражали ничего и в то же время, будто подавляли волю, я не выдержал и отвел взгляд.
— Как ты считаешь, что мы тут делаем?
— О чем ты? — сбитый с толку, спросил я, поскольку во время паузы пытался разгадать, к какому этносу принадлежал главарь. Для себя решил, что он кореец, и на том успокоился.
— Я о том, что тебе не мешало бы хоть иногда задумываться над тем, что есть люди заинтересованные в том, что делаешь ты.
— Послушай, перестань говорить загадками, если хочешь, чтобы мы до чего-нибудь договорились.
— Это прежде всего в твоих интересах, чтобы мы договорились.
Разговор явно зашел в тупик. Некоторое время мы молчали, рассматривая друг друга. Несмотря на то что я глядел на него сверху вниз, мне казалось, что этот худощавый переполненный чувством собственного превосходства монголоид возвышается надо мной. Во всех его манерах чувствовалась властность, это был прирожденный лидер, и нет ничего удивительного, что он с его субтильной фигурой и своеобразной внешностью верховодил бандой, в которой состояли как минимум пара громил, которые превосходили его в размерах чуть ли не вдвое. Причем я был полностью уверен, что всей шайки еще не видел. Опасный человек — головорез, и долго разговаривать он не будет и, не задумываясь, применит силу, если сочтет это нужным.
Он первым прервал молчание, спросив меня тихим уверенным голосом:
— Где карта?
— Какая карта? — я сделал вид, что не знаю, о чем он говорит.
— Обычная топографическая карта с указанием маршрута.
— Какого маршрута? — Я решил по возможности долго, пока это не станет слишком опасно, играть роль дурачка.
— А вот этого тебе знать вовсе не обязательно. Будет достаточно, если ты скажешь, что знаешь.
— Я ничего не знаю.
— Тогда какого рожна ты следил за «заводскими»? И не вздумай отпираться, мой человек шел по твоему следу. Момента нападения на «заводских» он не видел, но остальное мне в целом известно. Осталось прояснить мелочи, — объяснил ситуацию собеседник. Его голос все более понижался. Я воспринял это как признак просыпающегося нетерпения.
И все же не смог удержаться, чтобы не спросить:
— Сигналку он на меня поставил?
— А ты думаешь, что, кроме вас, следопытов, чингачгуков недоделанных, умнее никого нет? Так, по-твоему? И вот что, ты крепко запомни дружок, вопросы задаю я — ты отвечаешь. Предельно коротко, ясно, по существу и без уверток, иначе тон нашей беседы резко изменится. Я же тебе сказал, в твоих интересах со мной договориться. Повторяю, но в последний раз. Зачем ты шел за «заводскими»?
Я не стал провоцировать дальнейшую агрессию, посчитав, что лучше быть живым и продолжить поиски, чем умереть героем ради клочка бумаги с сомнительным содержанием. Поэтому я ответил без утайки:
— Они ограбили меня пять дней назад на западной дуге. Все забрали и оставили подыхать в городе.
— Это егеря-то ограбили? — поддельно удивился тот. — Ни за что не поверю, чтобы такого удальца застали врасплох или провели вокруг пальца. Ты не заливаешь мне? Смотри, не советую.
— И на старуху бывает проруха, — пробурчал я, краснея под насмешливым взглядом собеседника. И пояснил: — Попался на уловку с ребенком.
— Старый трюк. В следующий раз советую не поддаваться на душевные порывы. Хотя, — он пренебрежительно махнул рукой, — вы, егеря, странные типы. Убежденные фанатики. Потому и вымираете. Присяга, долг, преданность клану — это чушь и дурь, которой набили ваши пустые головы. А вы и рады во все это дерьмо верить, потому что ничего другого никогда не знали и знать не хотите.
Я не ответил на этот выпад, хотя он и задел главные струны в моей душе. Уже дважды за последнее время я слышал подобный отзыв о себе и своих товарищах и все же понимал, что в главном он прав: мы, егеря, действительно вымирающий вид. Кто в здравом уме пойдет на службу, где каждый божий день придется ни за грош рисковать своей жизнью. Да что там…
— Так где все-таки карта? — повторил кореец свой вопрос.
— Киснет где-нибудь в городской канализации.
— В смысле?
— Последний раз я видел нечто похожее на карту в руках одного из «заводских», небольшой листок бумаги, было похоже, что они сверяются по нему. После на них напала «клякса» и больше я этого листка не видел.
— «Клякса» — это та черная тварь, что лежала посреди улицы?
Я кивнул.
— Почему — «клякса»?
— Не знаю. В полете была похожа на кляксу.
— Откуда она появилась?
— Откуда-то сверху свалилась, — пожал я плечами. — Все неожиданно произошло, они даже среагировать не успели.
— Это ты ее прикончил?
Я опять пожал плечами.
— Ты?
— Да я, но было уже поздно. Она убила обоих.
— И где же их трупы?
— Сожрала, — ответил я.
— Что, обоих? — недоверчиво спросил он.
Я похолодел. Что если они обнаружили керн? Нет, не должны. Я сделал все тщательно. А вдруг? Ну, сейчас мы это выясним. Если они обнаружили могилу и сейчас поймают меня на лжи, то жить мне осталось минут пять и то по самым оптимистическим прогнозам. Была не была! Стараясь придать голосу убедительности, я ответил:
— Да, обоих.
Ожидаемой реакции на обман не произошло. Время шло. Старший сидел, почесывая подбородок, его взгляд остановился, однако за неподвижными зрачками ясно читалась лихорадочно бурлящая мысль. Я пытался проникнуть за завесу тумана, которую он напустил на себя, — пустое дело. Наконец затянувшаяся пауза оборвалась. Кореец поднял на меня глаза.
