Отпустив ботинок, я взялся за пока еще не окоченевшую руку трупа и рванул на себя. Ничего не вышло. Дернул сильнее. И чуть не рухнул на спину, когда мне удалось оторвать скрюченные пальцы от штанины, и если бы Монах не поддержал меня, точно бы расшибся об железный угол лежащего на боку шкафа.
В намертво сжатом окровавленном кулаке оказалась латунная пуговица с остатками ниток и клочком темно-синей материи. К тому же на руке не хватало одного пальца. Нетрудно догадаться какого — совершенно верно, большого. Он был небрежно срезан с кисти гораздо ниже последней фаланги. И, судя по раздробленным хрящам и порванным сухожилиям, выкручен и вырван из сустава. Белеющего и окропленного несколькими каплями крови — вызывающе торчащего из изуродованной кисти.
Мы с Монахом, не сговариваясь, посмотрели друг на друга.
— Андрей, — сказал я.
Монах кивнул головой в знак согласия.
— Это что, он такой беспорядок устроил? — спросил я.
— Получается так, — ответил он, коснулся подушечками пальцев подтекшей крови, растер пару капель на ладони и понюхал.
— Прошло не больше получаса. Могу с уверенностью сказать, что этот тип минут сорок назад еще дышал и вполне себе радовался жизни.
Я вспомнил человека (обладателя желтых кожаных ботинок, он устроил мне личный досмотр при нашем первом знакомстве) и не мог не согласиться с Монахом, особенно в той части его утверждения, что это действительно был жизнерадостный экземпляр, редкостный болван и верзила. Он мало уступал в размерах Андрею, и не думаю, что вот так запросто мог распрощаться с жизнью.
Представшая перед глазами картина красноречиво живописала жуткий конец наемника, и, несмотря на явную неприязнь к нему лично и ко всему их сообществу в целом, меня пробрал холодок по спине, и я почувствовал что-то вроде сочувствия.
Монах не был столь сентиментален. Оставив труп, он вскинул автомат и, резко кивнув головой, указал мне направление, в котором двигаться, и, главное, разом привел в порядок ход моих мыслей, но ненадолго.
Идти по оставленному следу не представляло никаких затруднений. Две расчерканные ботинками широкие красные полосы пролегали от места убийства по освещенному проходу между шкафов и вели в самую его глубь, насколько хватало глаз. Похоже, Андрей сильно пострадал в схватке. По правую сторону кровавой лыжни и по ее середине, примерно на одном расстоянии, растекались по полу крупные сгустки начинающей запекаться бурой коркой крови, да и сам характер шагов свидетельствовал о том, что передвигался он с трудом, поочередно подволакивая обе ноги. Я гадал, как вообще подобное могло произойти. Почему Андрей вопреки оговоренному плану и здравому смыслу, проник в бомбоубежище, причем с одним только ножом, и устроил здесь черт-те что. Удивительно и то, что в подвале после случившегося так тихо. Неужели никто не слышал шума, а шумно было, надо полагать, будь здоров. Конечно, это по определению бомбоубежище, но все же странно, что наемник появился один внизу и что его до сих пор не хватились. Как вам это? Вот зараза! У меня заломило в затылке от напряженной работы извилин. Когда думаешь обо всем и сразу, такое случается. Зараза! Все! Шабаш!
Я сосредоточился на работе, стараясь ступать как можно тише и не упускать из вида ничего хоть сколько-нибудь подозрительного.
Только совсем скоро меня опять стало одолевать беспокойство.
Мы продвигались вдоль длинных шеренг шкафов, более походивших на чудовищную, нескончаемую аллею высоких металлических надгробий, обезличенных и совершенно одинаковых, и оттого еще более угнетающих волю, сея в душе безотчетный страх и непередаваемое словами чувство одиночества и обреченности. Не знаю, что испытывал Монах, меня же так и подмывало сделать какую-нибудь глупость, что-то необдуманное хотелось совершить, чтобы уж разом покончить со всем ужасом и сумятицей в сердце. Хотелось броситься вперед, кричать во всю грудь, раздирая в лоскуты легкие, и помечать каждый темный выступ посланной в него пулей.
Кровь начинала закипать и лопаться пузырями где-то в районе висков, еще немного, и я сорвался бы в крутое пике, и тогда как ни тяни на себя ручку — спасения нет. Но неожиданно волны паники сошли, как краска с лица, когда одним резким движением перерезают горло от уха до уха, так же легко и бесповоротно. Словно в моем мозгу перегорел предохранитель, сорвало клапан или еще что-то в том же роде — выключился и снова вспыхнул свет, и темная чернильная субстанция до того грязнившая мои мысли вскипела и вышла паром через пролом в черепе. Тотчас мир расширился, выплеснулся за пределы узкого прохода между шкафами, и открылась новая непривычная грань вселенной, словно бескрайняя стеклянная поверхность огромного журнального столика распахнулась передо мной. По стеклянной плоскости испуганно бегал кругами таракан — вот с чем я столкнулся и вот на кого был похож со стороны.
Я чуть не рассмеялся, насколько просто все было устроено, насколько вышли незначительными в общем течении мои потуги изменить порядок вещей и насколько глупы и смешны оказались желания соответствовать собственноручно сотворенным принципам — цена которым ломаный грош. И в то же время я понял, что мое присутствие в данное время в данном месте имеет гораздо больший смысл, нежели это представлялось вначале.
Открылась какая-то новая страница, и, хотя буквы плясали перед глазами и смысл написанного терялся в дикой мельтешащей перед глазами карусели, зато четко читалась первая строка, и появилась уверенность в том, что программа не даст сбоя и не подведет в самый неожиданный момент. Все начинало выстраиваться в логическую линию, словно нанизывались в нужном порядке кольца на стержень детской пирамидки. Но все по порядку. По списку. А там кривая вывезет.
И первым пунктом в повестке стояла полная зачистка здания от наемников. Излишняя щепетильность отброшена в сторону за ненадобностью, и больше ничто не стояло между мной и необходимостью истребить всех, всех, кроме одного, он был мне нужен. Зачем, выяснится после — в этом я тоже был уверен. По ходу дела будет нелишним прояснить ситуацию с Андреем. И напоследок долгожданная встреча с пресловутым Сергеем: в том, что он объявится и именно тогда, когда будет необходимо, я был убежден.
Так, теперь Монах.
С ним могли возникнуть трудности, но думаю, ничего такого, с чем бы я не справился, не произойдет.
Не откладывая решение этой проблемы в долгий ящик, остановился и, подождав его, твердо без обиняков сказал:
— Монах, решай сейчас, или дожидаешься меня здесь, или не отстаешь ни на шаг. Никаких вопросов, просто делаешь, что я говорю. Это все. Что скажешь?
Монах оторопел от моих слов. Он стоял, разинув рот, не в силах выдавить из себя ни звука. На его лице отобразилась занятная палитра противоречивых чувств. С одной стороны, ему явно хотелось влепить мне увесистую затрещину, чтобы в корне подавить стихийно вспыхнувший беспричинный бунт, с другой — он хотел понять эту самую причину и потому тянул с мордобоем. Но, по всей видимости, была и третья составляющая его замешательства; он догадался о моей перемене и мог лишь гадать, что именно всплыло, что называется, из тьмы забвения в моей голове. Мне и самому было жутко любопытно, к чему приведет тот едва освещенный лаз в подсознании, нечаянно мне открывшийся и в который я едва-едва просунул свой длинный нос.
