— Думаю, если бы мы поменялись местами, вы бы всё отлично понимали. Более того — считаю, вы и теперь понимаете. Просто думаете, что наигранная наивность вам поможет.
— Вы не хотите новой безопасной энергосистемы, находящейся под моим контролем — так зачем же, чёрт побери, вы вообще меня попросили об этой услуге?!
— То, что изначально предполагалось и подразумевалось другое, необходимо объяснять?
— Вот не надо! О чём говорилось: создай нам безопасную систему обелисков. Так было сказано? Кто-нибудь оговаривал ещё какие-нибудь условия? Нет. Вам было не до того! Вначале, если верно помню, даже о новой системе-то речь не шла. Спасти Мониль от обрушения зева — вот что от меня требовалось! Но запросы-то растут…
— По этой причине, считаете, мы должны быть рады, что наша родина попадёт в полное распоряжение уроженца другого мира?
— Как пафосно.
— Вы были бы рады, если бы ваш мир оказался в таком положении?
— Хватит пытаться меня ловить. Бесполезно. С моим миром происходило столько жутких, чудовищных вещей, что теперь я сильно сомневаюсь, действительно ли внешне благостный вариант в результате окажется лучшим. Так что меня на свою сторону не перетягивайте.
— Допустим. Однако всё, что нам изначально было нужно — честный подход. Плату ты получил авансом, и тебе не в чем нас упрекнуть.
— Плату? Да бросьте. Это была плата за низведение зева в Яворе. Такой был уговор.
— Вы всерьёз сейчас это говорите?
— Задайте этот вопрос господину Дьюргаму. Спросите, что именно он мне говорил. Это ведь вы, получается, меня обманули, верно?
— С вами были бы честны, если бы вы держались в рамках приличий.
— Конечно, проще сыпать претензиями, чем внимательно послушать и посмотреть на себя. Но давайте начистоту: вам ведь просто нужен был предлог, верно? — Я уже стоял лицом к лицу с собеседником. И мне потихоньку становилось хреновато. — Мы ведь просто общаемся, верно? Экзорцизм можно прекратить.
— Отойди в угол. Вот так.
— И, кстати говоря — может, у меня будет возможность поговорить с кем-то из куриалов? Начальство позовите. Или оно боится?
— Разумная осторожность, кейтах. Я и сам смогу тебе сказать всё, что тут вообще нужно сказать. Кратко и быстро. Ты должен составить такие схемы, по которым наши чародеи сами смогут возвести новые обелиски. Как понимаю, идея уже оформлена и просчитана, осталось только воплотить в жизнь. Так что ты сможешь.
— Кхм… И кто тут, интересно, не в своём уме? Всерьёз считаете, что я вас примусь удовлетворять? А почему вдруг? Чем пригрозите?
— Надо ли? Господину куриалу, думаю, и так очевидно: с ним тут можно сделать буквально всё, что угодно. Не будем тратить время, верно? Задумайтесь лучше вот о чём: разве в ваших интересах дождаться ситуации, когда Мониль начнёт разваливаться на части? Ведь тогда монильскому населению придётся перебираться в Терру. Своя рубашка ближе к телу. Очень жаль, но, боюсь, Терра будет тесновата и для наших, и для ваших. А ваша магия, простите, пока ещё в зачаточном состоянии. Сколько у вас учеников, господин куриал? Человек десять? Их, думаете, хватит на всю магическую армию Мониля?
У меня свело скулы, и горло перехватило. Обычно в подобных случаях начинают чесаться кулаки, но в нашем случае, пожалуй, нет. Тут надо словами сражаться, кулаки не помогут. Думалось плохо, однако думать было надо, и быстро. Магии в теле действительно ноль: отвратительное ощущение. Оказывается, я привык к чародейству, которое является ко мне по первому требованию. И к аин тоже — девочка вся скорчилась во мне и мелко дрожала бы, если б ей было чем.
— Звучит вроде бы убедительно. Но я уже упоминал: история моего родного мира очень жестока. И она многому научила. Например, тому, что никогда нельзя идти на поводу у шантажистов. Шантаж — ваша ошибка. Вы и ваш Мониль теряете сейчас намного больше, чем могли бы приобрести, если бы поверили мне. Но — ваш выбор. Я с вами сотрудничать не стану.
— Предлагаете перейти к угрозам, господин куриал?
— Всерьёз полагаете, что вам будет чем меня напугать? Это после того, как я годик пожил и поучился в демоническом мире? Увы, куда вам до тамошних ребят с хорошим воображением…
— Допустим. — Монилец улыбнулся, но явно через силу. — Но это можно будет выяснить у самого демонического существа, правда? Я знаю, твоя начинка нас отлично слышит. Правда ведь, аин Эйвидлоу? Как там тебя зовут? — Молодой чародей впился взглядом в меня. Почему-то в район живота. — Хтилла? Вразуми своего носителя. А то ведь рукоположенные священники способны сутками читать экзорцизм, лишь изредка сменяясь. Такая уж у них работа. — Он помолчал, дожидаясь моей реакции. Дрожь аин пронизывала моё тело, озноб был сильнейший, пришлось много сил приложить, чтоб не продемонстрировать это. — Мы сможем её мотивировать.
— Уж лучше её, чем меня. Лишний раз докажу свои прежние утверждения. О свободе собственной воли.
— Ещё и свобода от совести наблюдается. Я вижу, мы были правы, приняв такое решение. Если ты не собираешься жалеть собственный мир, чего уж было б ожидать от тебя достойного поведения в отношении чужого. — Собеседник смотрел на меня с искренним отвращением. Вот уж воистину, избави, господи, от фанатиков любых мастей — едва ли есть на свете люди страшнее, чем они.
— Стоит ли так упорно себя оправдывать? Подлость всё равно остаётся подлостью, как бы ты её ни приукрашивал.
— Ради блага своего родного мира можно отдать всё, — издевательски прозвучало в ответ. Почему издевательски? Не знаю. Просто так показалось.
— Давай, давай…
На этот раз я готовился к противодействию. И потому хук слева от эгрегора государственной монильской религии оказался не таким сокрушительным, как в первый раз. Странно, что я на обеде не понял толком, что же со мной произошло. Там в соседней комнате, похоже, разливаются соловьями настоящие мастера своего дела и, опять же, упёртые фанатики. Чудовищная тяжесть навалилась, сминала, и колкие пальцы чужой силы пытались впиться в меня, разодрать на части. Терпеть с каждым мгновением было всё труднее и труднее.
Это испытание постепенно становилось пыткой уже не только для аин, почти уже себя не обнаруживающей, но и для меня самого. Откуда бралась физическая боль, угадать было сложно — может быть, часть страдания я воспринимал от демоницы, потому что был с ней прочно слит. Но в момент прояснения, всё-таки наступившего, сделал над собой усилие и сказал истукану:
— Вы, господа, конечно, как хотите, но если продолжите в том же духе, она во мне просто уйдёт в кому, и тогда ни уговоров, ни активной магической деятельности уже не будет.
И, с третьего раза сумев заползти на постель, всё-таки отключился. То есть, видимо, экзорцизм господа священнослужители прекратили.
— Ты должен был за меня заступиться, — пробормотала аин.
Тут даже и к сознанию страдалицы незачем прислушиваться, чтоб увидеть, насколько моей девочке плохо. И страдает она искренне, по-настоящему. Живого в ней, надо сказать, оставалось довольно много. При обработке сознания создатель аин оставил в ней всё, что только мог оставить. Естественные реакции на мир, на происходящее никакая, самая совершенная программа заменить не в состоянии, природа всё равно оказывается сильнее, чем фантазии её произведений. Поэтому-то демоница по-прежнему могла ненавидеть и увлекаться, наслаждаться, восторгаться, веселиться и бояться. А потом страдать и даже умирать, только умереть окончательно была не в состоянии.
