Именно сейчас, когда мне уже не очень-то этого и хотелось, в моей камере появился Каддалем. В задумчивости, усугублённой плохим самочувствием и изнеможением — решение задачки упорствовало и не давалось — я как-то с запозданием осознал, что нас в помещении стало трое.
— Занятное у вас гостеприимство, господин куриал.
— Будь вы на моём месте, Лексей, тоже предпочли бы действовать наверняка. Верно? Вам придётся принять наши условия, если вы хотите сохранить право на кресло в Курии. А вы ведь хотите, так? Если не ради себя, то ради родного мира.
— А вы, как понимаю, хотите, чтоб я быстренько принёс вам систему на блюдце и исчез. Испарился. Желательно без следа. Знаете, кого губит жадность?
— Она погубит тебя, Лексей. — Каддалем уселся прямо на пол, у ног истукана, который за всё прошедшее время так и не произнёс ни слова. Интересно, он вообще способен говорить? Может, немой? — Это твоя жадность. Ты мог рассчитывать на щедрую оплату, уважение, многое другое, но возмечтал о мировом господстве. И что в результате?
— Откуда такие выводы? Может, объяснишь, с чего вы вообще взяли, что мне нужно мировое господство? Я об этом говорил? Намекал? Просил себе какой-то новый пост? Хотя бы на положение главы Курии претендовал?
— На что ещё ты собирался претендовать, если с ходу отказался передать будущую монильскую систему в ведение Мониля же?
— Может быть, на банальное уважение? — Я помолчал, разглядывая собеседника. Каддалем, впрочем, не спешил. Определённо, ему нужно не задавить меня аргументами, не ярость свою продемонстрировать, к чему упорно стремился его предшественник. Всё правильно — пленника поток обвинений вряд ли убедит в чём-либо ещё, кроме как в бессмысленности любых разговоров. Но куриалу нужно вывести меня на диалог. Только в диалоге он сможет победить или хотя бы отыскать в моей обороне слабое место. — На то, чтоб меня выслушали и попытались понять? Хотя бы сделали допущение, что я могу говорить правду?
— Твои аргументы уж больно смахивают на отговорки.
— Потому что вам хочется верить, что это отговорки.
— Но если ты был абсолютно искренен, что тебе мешает сейчас пойти нам навстречу?
— Попробуй догадаться. Мысль о том, что на подобное обращение я мог банально обидеться, твою светлую голову не посещала?
— А ты собираешься приравнивать личную обиду к благополучию целого мира?
— Мониль — ваш мир. Вот пусть у вас за него и болит голова. А мне обидно.
— Мониль и Терра связаны. Но дело даже не в этом. Мониль — мой мир, да. И мне придётся добиться того, чтоб ты стал действовать на благо Монилю, а не как тебе в голову взбредёт. Мы давно уже сидим в Курии. Мы лучше тебя знаем, что нужно нашему миру. И в какой форме.
— Вы. Значит, это операция Курии против меня. Замечательно. Вы встаёте на одну доску с Гильдией. Неудивительно, что так долго сожительствовали вместе. Уж не вмешался ли я во вполне счастливое супружество?
— Взаимоотношения Курии с Гильдией — внутреннее дело Мониля. Тебя не касается. А ты, я вижу, считаешь, будто лучше всех знаешь, как нам жить.
— Пожалуй, тут я не прав. Верно. Прости, что вмешался. Прости, что тогда закрыл зев в Яворе, что потом гасил нестабильные области, что искал выход для нас всех. Был не прав. Живите как хотите, а я подаю в отставку.
— Болтать-то мы все умеем. Да. Но ты ведь должен понимать, что один раз сотворённое благодеяние не даёт права в будущем поступать со спасённым миром, как тебе заблагорассудится.
— Брось. Очень мне надо монильского господа бога из себя корчить! Ты отлично Знаешь, что я просто пытался выжить. И пытаюсь. Гильдия хочет уничтожить меня, потому что я перехватил их законно украденную аин. Курия желает мне сдохнуть, поскольку я кейтах и инорождённый, но сперва желает мои знания и навыки в своё полное и безраздельное пользование. А я даже сопротивляться не моги? Здорово!
— Кто тебе сказал, что мы собирались тебя уничтожить? Чушь. Зачем?
— Это только слова.
— Твои заверения, что ты не можешь передать плоды своих трудов в наши руки — тоже только слова.
— Да? Ты лучше меня знаешь, на что я способен, а на что нет? Так и мне, наверное, можно знать, как вам, монильцам, следует жить! Знать лучше вас!
— Я уверен, что ты мог бы хотя бы начать работу. Например, перевести на человеческий язык вот эти бумаги. — Каддалем покрутил кистью, и истукан откуда-то, словно бы из-за спины, вытащил стопку бумаг. Узнаваемые бумаги. Конечно, это взятые в Ишнифе неточные копии, которые я отдал Дьюргаму «на посмотреть». Да-да, само собой. Я и без того всё понял. — К сожалению, ни один из наших демонологов не смог с уверенностью гарантировать, что расшифрует систему условных обозначений. Может быть, потому, что они устаревшие?
— Может быть, потому. Может, ещё по какой-то причине.
— Уверен, твоя демоница согласится помочь. И ты, когда здраво всё обдумаешь и взвесишь, тоже.
— Думаешь, я поверю, что потом, когда получите желаемое, вы резко станете мне доверять? И прямо-таки согласитесь оставить в живых, на куриальном месте, при положении и привилегиях? Ага-ага.
— Политика есть политика. Оставим, если это будет нам выгодно. А выгода будет, верно? Ты ведь постараешься нас убедить в своей полезности, как тебе уже не раз удавалось…
— Я же сказал — сотрудничества не будет. Шантажируйте кого-нибудь другого.
— Подумай. Очень хочу, чтоб ты сделал правильный выбор. И ешь получше. Тебе нужны силы.
— Ты сделал неправильный выбор, Каддалем. Думаю, в моём лице Курия уже приобрела врага.
— Спасибо за предупреждение. Жаль. Я думаю, ты будешь сожалеть об этих словах. Но, возможно, Курия тебя простит. А ты скоро пересмотришь свою позицию.
Он вышел, оставив бумаги на столе, рядом со стопкой свежей бумаги и отличным письменным прибором. Под ладонью бумага показалась восхитительно шелковистой. Наверное, на ней приятно писать.
— Ты ведь именно этого и хотела, верно? — мысленно проговорил я. — Так займись.
— Значит, согласен?
— Подумаю. Но пока можно поработать с бумагами. Безотносительно того, как это может воспринять Курия. Давай, объясняй мне, что тут у нас за условные обозначения. А я буду выбирать, что из этого излагать в письменной форме.
— Значит дай им понять, что ты уже работаешь с этими бумагами! — завопила аин, собираясь в комок. — Я больше ни одного раза не выдержу! Больше ни за что!!
— Успокойся… Утихни! Я скажу, скажу… Эй, дубина! Передай тем, в соседней комнате, что я начинаю работать с бумагами. Пусть не мешают.
Охранник посмотрел на меня без выражения, зато явно неприязненно, но в стенку стукнул. В проёме почему-то появился поднос всё на той же тонкой руке — меня уже начинало интересовать: женская она, или просто парень в прислуге подобрался субтильный?
