– Стоп! Приказ командования! Остановите испытания! – Вероника гаркнула таким голосом, что у меня заложило уши. Все синхронно обернулись.
– Простите, с кем имею честь? – к нам обратился худощавый высокий старик. Его огромная седая шевелюра возвышалась над черепом, словно корона, а узкие щелочки глаз буравили всех взглядом, ясным и опытным. В этом мужчине было что-то восточное, умудренное опытом, и сразу стало ясно – он тут главный.
– Вероника Сталь, особый отдел! Профессор Кантимиров, я полагаю? Немедленно остановите испытания!
– Дорогая Вероника, при всем желании я не могу этого сделать. Таймер обратного отсчета уже включен, и не в моих силах заблокировать ускоритель. Вероятно, надо установить реле быстрого сброса, почему мне не пришло в голову раньше…
– Все уходите отсюда! – я попробовал закричать, но, от волнения, сорвался на какой-то противный визг. – У нас есть сведения о том, что произойдет чрезвычайная ситуация! Сколько времени осталось до старта, почему нет звукового отсчета?
– Звуковой отсчет… тоже хорошая идея. До запуска осталось тридцать секунд, нет двадцать девять… Товарищи, постройтесь, пожалуйста.
Толпа забурлила, мне показалось, что нас сейчас сомнут. Но нет, работники станции моментально взяли себя в руки и быстро пошли на выход двумя шеренгами, которые организовал Кантимиров. Сам он, судя по всему, собирался покинуть смотровую последним. Лазаревский – мелькнуло у меня в голове. Надо ли сейчас нарушить установленный порядок и постараться выхватить его из толпы? Или пусть все развивается так, как идет – у Кантимирова, похоже, железные нервы и хватка, несмотря на довольно путаное изложение своих мыслей при разговоре. Признаться, терпения мне всегда не хватало, даже когда надо было подождать с полминуты. Протерпел я секунд пятнадцать – за это время половина людей вышла из зала, и мы с Вероникой тоже встали в середину ближней шеренги.
– Доктор Лазаревский! Выбросите все металлические предметы, что у вас с собой, снимите ремень! – второй крик получился у меня куда лучше. И это была ошибка.
Самое неприятное в жизни – осознание и признание своих неудач, неверных решений. Миг прошел, и ты понимаешь, что был не прав, но изменить уже ничего не получится. И остается лишь факт плюс последствия. Которые как по команде встают в ленту домино и грозятся упасть от первого шороха.
В толпе я Лазаревского не заметил, но на мой окрик из начала колонны выступил здоровый крепкий субъект. Он не сильно походил на того Ларазевского, который отправил меня в необычное путешествие, но габаритами был с ним явно сравним. Сразу же на психолога налетел человек из левого ряда – проход к выходу заметно сужался, и Лазаревский невольно занял его часть. Вероятно, этот второй персонаж как-то неудачно поставил ногу, но тут же из-за его спины кубарем покатился еще один маленький и круглый дядя. Он летел так, словно получил профессиональную борцовскую подножку. Кантимиров бросился к началу колонны, однако оказалось поздно – организованная шеренга превратилась в толпу.
И тут зал словно объяло голубым пламенем. Термин «свечение» из дневника не описывал и десятой доли того, что нам предстояло увидеть – это было… ну, как северное сияние в квартире. Немыслимый, всепроникающий и всепоглощающий свет заполнил все поле зрения, и тут же он взорвался невероятно громким хлопком. Далее происходящее напомнило рапид – замедленную съемку из какого-нибудь фильма Джона Ву. Вот окна покрываются тысячью трещин. Вот миллион осколков разлетается в стороны. Вот кристаллы словно застывают в воздухе – и сквозь них как будто проступают какие-то витиеватые письмена. Вот человек пролетает через пустую уже раму. И вот он исчезает в полыхающей поверхности зеркала, которая вибрирует и гудит, словно растревоженный улей. Последнее, что я запомнил, – круги на этой поверхности как от камня, брошенного в воду.
«Очень странно, ведь зеркало установлено вертикально», – а дальше мир схлопнулся, будто картинка на экране при выключении старого лампового телевизора.
2
«Банан толстый, а кожура еще толще».
«Банан толстый, а кожура еще толще».
«Банан толстый, а кожура еще толще».
Эта фраза не выходила у меня из головы, она крутилась и жужжала, словно назойливый комар летним утром. Где я ее мог слышать? Постепенно сознание прояснялось, но вместе с ним приходило и уже привычное острое чувство дежавю. Судя по всему, мы не смогли предотвратить гибель человека. И как будет развиваться ситуация дальше – строго по описанному в дневнике сценарию? Ведь менять прошлое – дело такое, немыслимое с точки зрения современной физики. Кстати, я же не спросил у Вероники, когда мы спускались на подъемнике: есть ли аналогичный путь обратно? Только не хватало здесь застрять и воочию увидеть ту самую раздачу или катаклизм, погубивший весь персонал станции.
Я наконец смог продрать глаза и сразу же поднялся с кровати. Голова гудела, но восприятие оставалось обостренным – судя по всему, я схватил хорошую дозу адреналина. Окружающее пространство только усиливало старые воспоминания. Обычная жилая комната станции отличалась аскетичной, убогой обстановкой. Я дошел до двери, она оказалась не заперта. В коридоре я тут же столкнулся с Вероникой.
– Лазаревский?
– Погиб. Все прошло точно так, как описано в «Молескине». Мы ничего не смогли изменить.
– Хреновые дела. Слушай, может нам стоит подняться на поверхность?
– Какой сейчас в этом смысл? Давай осмотримся и не торопясь решим, что делать.
Ну, хоть так – я немного успокоился.
– Хорошо. Может, стоит все обсудить с Кантимировым? И хорошо бы вычислить автора «Молескина» – так, на всякий случай.
– Я как раз шла к профессору.
Кантимиров ждал нас в небольшой комнате для заседаний – снежно-белой и очень сильно освещенной. Яркий свет резал глаза. Я поискал выключатель, а, не обнаружив его, сощурился.
– Садитесь, товарищи, – сам профессор, конечно, расположился во главе стола.
– Свет потише нельзя сделать? Это же не комната для допросов, – пошутил я.
– Еще одна недоработка проектировщиков. Аж глаза режет. Увы, можно только совсем погасить и сидеть во тьме. Впрочем, темнота – это же друг молодежи…
– Не надо, – улыбнулся я.
– Итак, что вы думаете о произошедшем? – подключилась Вероника.
– Что я думаю? Хороший вопрос. Скорблю о потери коллеги – ужасно, просто ужасно все вышло. Тем не менее, сейчас ход нашего эксперимента доказывает, что нужно искать новую позицию для зеркал. Я уже начал расчеты, но боюсь, для решения данной задачи потребуется немало времени. В нынешней системе мы получаем резонансные колебания, которые приводят… Впрочем, это уже детали, не буду вас утомлять.
– Ну почему же, – Веронике, похоже, Кантимиров не нравился. – Мы с удовольствием послушаем вашу теорию – собственно, и за этим тоже нас сюда прислали. Чтобы, так сказать, оценить качество и ход работ под вашим руководством. И, замечу, данное решение было принято еще до инцидента. Теперь мы можем рассматривать различные варианты действий – вплоть до остановки эксперимента, так как ситуация стала критической и привела к жертвам.
