— За долгую память, — произнес Тальрик и подумал, что воспоминания бывают, увы, не только приятными.
Ультер устроился поудобнее на мягком сиденье.
— Кстати, об удовольствиях: сейчас я представлю вам свое новое приобретение — тем более что в мой город ее доставили именно вы.
Снова «мой город»… это надо расследовать.
Ультер опять хлопнул в ладоши. Рабыни отступили назад, и вошли двое мужчин, по виду миннцы. Один, с седыми волосами и бородой, нес незнакомый Тальрику инструмент вроде лиры, другой, совсем еще мальчик — маленький барабан. Оба музыканта тихо сели между колоннами. Тальрик уже догадывался, что будет дальше. Когда солдаты действительно ввели в зал танцовщицу-бабочку, особый груз Аагена, он и это взял на заметку.
— Снимите-ка цепь, — приказал Ультер, — она все-таки не дрессированный фелблинг.
Один солдат закрыл двери, другой отстегнул цепочку от ошейника женщины.
Тальрик ждал, попивая вино, слишком сладкое на его вкус — танцы он никогда особенно не любил. В дороге он видел мельком, как выступает эта, и она была хороша, но развлекаться он предпочитал по-другому.
Женщина, которую звали, кажется, Скованным Горем, встала так, чтобы на нее падал солнечный луч. Ее кожа сразу же вспыхнула яркими красками. Из ниши музыкантов послышался перебор струн и тихий затейливый ритм барабана.
Скованное Горе, увлекая солнечный свет за собой, как туман, начала танец.
Ритм ускорялся. Плясунья, повинуясь ему, перепархивала от луча к лучу, и когда она взлетела в радужном сиянии крыльев, у Тальрика захватило дух.
Перегонщики рабов, никогда не снимавшие цепь, не видели и половины того, что могла эта женщина. Под струнные вскрики, острые как осколки стекла, под барабан, звучащий как топот множества ног, она кружилась среди колонн, обнимая воздух, словно возлюбленного. О чем тут говорить, если даже Тальрика пронял этот воздушный балет?
Когда она, опустившись на пол, присела в низком поклоне и музыка смолкла, Тальрик раздраженно стряхнул с себя чары, но остальные зрители так и не выпутались — особенно Ультер. Сколько же он заплатил и на что пошел, чтобы приобрести это сокровище? И на что еще он готов, чтобы не допустить к ней других мужчин?
В этот миг Тальрика посетило нечто вроде прозрения, и он с новым интересом воззрился на танцовщицу, к которой снова прикрепили цепочку. Чтобы эта поездка запомнилась вам надолго…
Тальрик, как правило, не смешивал работу с удовольствиями и первым делом покончил с приятной частью, наскоро поимев рабыню-осоидку. Он очень хорошо понимал, что она всего лишь имитирует свой экстаз, да и за своим наблюдал как бы со стороны, не прекращая анализировать. На самом пике он вспомнил об изощренных геллеронских красотках и о том, что уже много лет не спал с женщиной собственной расы.
Рабыня одевалась, сидя спиной к нему на краю кровати.
— Останься, — сказал он, тронув ее за локоть.
— Мне нужно назад. Они спросят…
— Это не просьба.
Тогда она обернулась к нему. В ней вопреки всему сохранилось что-то имперское; рабство не все порушило в ее душе, гордость еще держалась.
— Как тебя звать? — спросил, садясь, Тальрик.
Ее взгляд метнулся к рваному шраму под его правой ключицей.
— Грейя. А вы, говорят, из Рекефа?
— Мало ли что говорят. — Понятно, что здесь ходят такие слухи, ведь его взяли туда по рекомендации Ультера. — Как ты попала сюда?
Ей, видимо, далеко не впервые задавали этот вопрос, но Тальрик во всем любил ясность.
— Мой отец был игроком. Закон господину известен.
Закон этот был принят еще в те времена, когда нация осоидов состояла из полусотни враждующих горных племен. Женщина принадлежит сначала отцу, который продает ее будущему супругу, а затем мужу; и тот и другой вправе продать ее в рабство, чтобы расплатиться с долгами. Тальрик даже в мыслях не оспаривал свод имперских законов, но без этой традиции Империя бы только выиграла: матери осоидов достойны лучшего.
— Сколько вас таких у губернатора?
— Около тридцати, кажется. Для самого хозяина и для его гостей.
— Местных вы тоже обслуживаете?
— Пока еще нет. Мне холодно, господин.
Тальрика тронула ее прямая спина и то, что ей даже на это приходилось просить разрешения.
— Хорошо, одевайся. Я хочу просто поговорить. О губернаторе — ты не против? Он ничего не узнает, — добавил Тальрик, поймав ее сумрачный взгляд.
— Я слышала, вы с ним старые друзья, господин.
— Поэтому мне интересно, какой он теперь. Можешь говорить без утайки. Ты ведь не хочешь, чтобы я пожаловался ему на тебя?
Ее лицо отвердело.
— А если я сама ему скажу, что вы мне задавали вопросы?
Ее попытка воспользоваться своей крохотной властью вызвала у него улыбку.
— Возможно, даже лучше, если он будет знать — только спасибо он тебе за это не скажет. — Ее реакция сказала Тальрику, что он прав: Ультер не потерпит, чтобы наложницы шпионили без его прямого приказа. — Для начала расскажи про гостей.
Теперь она почувствовала себя немного увереннее.
— В основном это офицеры и купцы из Консорциума. Хозяин хочет, чтобы им было приятно.
— В том числе Олтан и Раут. Интендант и разведчик, не так ли?
— Так они говорят. — Легкое презрение в ее голосе было именно тем, что он ожидал услышать.
— Ты верная подданная Империи, правда?
— Я рабыня.
— Тем не менее ты должна знать, что Империи во благо, а что во зло. Я не хочу знать, что они говорят — я хочу послушать тебя. — Он предложил бы ей денег, но рабы не вправе ими владеть. Возникнут подозрения, если она станет их тратить — надо подобрать более надежную взятку. — Будь со мной искренна, и я сделаю для тебя все, что смогу. Обещаю.
Он позволил ее глазам, таким недоверчивым, вглядеться в свое лицо. Эта женщина дошла до предела, хотя сама еще не знает об этом, а он приоткрыл дверку, ведущую на свет из ее беспросветной тьмы — как же тут устоять?
Улыбка Сальмы гасла вместе со светом, уходящим сквозь высоко вделанную решетку, но Чи еще различала ее, как сквозь темное стекло.
— Это из-за девушки, да? — спросила она, рискуя показаться ему мелочной. — Но ведь ты знаешь ее всего пару дней и почти не разговаривал с ней.
— В провалы между словами тоже можно упасть. Так говорят у меня дома, но я это понял только теперь. Может, как раз потому, что она напомнила мне о доме.
— Почему напомнила?
— Это не так легко объяснить. Анклавы лепидинов существуют внутри Сообщества, но на самом-то деле они не наши. — Кроме того, их мало — раньше он никого из них и близко не видел. Они не занимаются ни торговлей, ни ремеслами; солнца и Наследия им вполне хватает для жизни. Их удел — танцевать, петь и радоваться. В Сообществе этих артистов уважают как избранных, одаривают их аплодисментами, дорогими тканями и каменьями. Сальма не знал, что за границами Сообщества они тоже встречаются — хотя и границы теперь поменялись. Не успело одно из лепидинских селений встретить рассвет, как на него легла тень Империи.
