Мортенсон еще успел почувствовать, как катер задрожал, когда чудовище, подсунув свое тело под днище, начало медленно поднимать судно из воды. Он также еще успел почувствовать, как катер сильно накренился на один борт, со скрежетом царапая при этом другим бортом каменный причал пристани.
После этого Мортенсон не чувствовал уже ничего.
Когда мы вернулись в пансионат, был уже почти полдень. Говард, как и обещал, сводил меня к своему знакомому врачу, на молчание которого мог рассчитывать. Тот оказался, в общем-то, не врачом, а ветеринаром. Тем не менее, он весьма умело обработал мои раны и смог настолько ослабить боль, что я ее после этого уже почти не чувствовал. Кроме того, ожог на моей руке оказался поверхностным, поскольку моя кожа лишь на долю секунды соприкоснулась с бурлящей зеленой жидкостью. Когда же я посмотрел на клинок своей рапиры, по спине у меня побежали холодные мурашки: некогда блестящая сталь стала совсем тусклой и покрылась пятнами, словно она была изъедена кислотой.
Я буквально валился с ног от усталости, когда мы — как мне показалось, спустя целую вечность — наконец-таки вернулись в пансионат Говарда. Мы все собрались в библиотеке — единственном помещении, не считая кухни, которое никогда и не было предназначено для проживания постояльцев и служило Говарду своего рода салоном.
Присцилла побыла с нами буквально пару секунд и затем под благовидным предлогом поднялась наверх, в комнату, приготовленную для нее Рольфом. Она сказала, что очень устала, но, похоже, причина ее такого быстрого ухода крылась совсем в другом. Между ней и Говардом возникло какое-то напряжение, оно и заставило ее так быстро покинуть нас. Это отнюдь не было антипатией: Говард вел себя по отношению к ней исключительно дружелюбно, с изящной непринужденностью, которую я не ожидал обнаружить в нем, уже заметив его обычно резковатую, подчас даже кажущуюся грубой манеру поведения. Но их двоих что-то разделяло — что-то такое, что нельзя объяснить, но можно достаточно отчетливо почувствовать. Они казались абсолютно чуждыми друг другу людьми, пытающимися соблюдать правила этикета, но при этом старающимися узреть друг у друга в обороне слабые места.
Я молча сидел в кресле у камина, вытянув перед собой ноги и попивая теплый чай, принесенный мне Рольфом. Он сделал это до того, как, что-то бормоча себе под нос, снова скрыться на кухне, чтобы приготовить горячую еду для меня и Присциллы. Говард тем временем, абсолютно не обращая внимания на мое присутствие, перелистывал свои записи, то и дело что-то царапал на листке бумаги или доставал с полки шкафа какую-нибудь книгу, чтобы, заглянув в нее на пару секунд, снова поставить на место. У меня было такое ощущение, что он намеренно игнорировал мое присутствие, спокойно выжидая, когда же я наконец засну.
Я решил первым нарушить молчание и неестественно громко кашлянул, посчитав такой способ обратить на себя внимание вполне уместным в данной ситуации. Говард тут же оторвался от своей работы и посмотрел на меня.
— Что такое? — на его лице застыл вопрос.
— Я… жду, когда ты мне все объяснишь, — неуверенно сказал я.
Момент был явно неподходящим, я это чувствовал. Я устал, ощущал себя изможденным, а потому вряд ли был способен вести сколько-нибудь серьезные разговоры. Но меня не покидало чувство, что я сойду с ума, если прямо сейчас не получу разъяснений по поводу случившегося.
Говард осторожно закрыл книгу, которую как раз читал, положил ладони рядом на ее обложку и в течение некоторого времени смотрел на свои ухоженные ногти.
— Это все не так уж просто объяснить, Роберт, — сказал он после столь долгих колебаний, что я уже не надеялся дождаться от него ответа.
— Но ты все ж таки попробуй, — предложил я.
Он улыбнулся, но как-то странно и немного грустно.
— Ты мне рассказывал, что этот О'Мэлли в Голдспи сказал перед тем, как умер.
— О'Бенион, — поправил я его.
Говард кивнул.
— Хорошо, — сказал он, — пусть будет О'Бенион. Он сказал: где-то есть третий маг. Он передал предупреждение твоего отца.
— Если тот, с кем он разговаривал, действительно был моим отцом, — возразил я. — После того, что сейчас произошло, я уже не очень в этом уверен.
При мысли о призрачном двойнике моего отца по спине у меня пробежал холодок.
— Так или иначе, его слова проясняют многое, — продолжил Говард через некоторое время. — Я… не очень хорошо разбираюсь в таких вещах, как колдовство и заклинания, намного хуже твоего отца, — последнюю фразу он произнес подавленным голосом. — Видишь ли, Роберт, мы с твоим отцом были друзьями и партнерами, однако я в своих изысканиях сконцентрировался исключительно на ДОИСТОРИЧЕСКИХ ГИГАНТАХ, тогда как твой отец посвятил свою жизнь изучению тайн колдовской силы. Он много чего мне рассказывал, так же как и я ему, но из его рассказов я понял далеко не все. Вы убили двух магов в Голдспи — Леймана и Донхилла. Но, насколько я знаю, — он поднял левую руку и затем словно уронил ее на кожаную обложку книги, которую держал в руках, — и исходя из того немногого, что имеется в моих записях, настоящий магический круг должен состоять как минимум из трех колдунов. А для получения магической силы, которая была бы достаточной для управления чудовищем в озере Лох Шин, нужен именно магический круг.
— Вот как! — произнес я.
Говард улыбнулся.
— Не переживай, — сказал он. — Ты поймешь все это, пусть даже и несколько позднее. Чтобы в этом разобраться, мне понадобилось несколько лет. Тебе нужно быть терпеливым. И, исходя из того, что я знаю, боюсь, что в Голдспи действительно должен быть еще и третий маг.
— И этот маг…
— …еще жив, — закончил Говард мое предложение. — Именно так. Очевидно, он почувствовал твои скрытые силы, и поступил хитрее, чем два других колдуна. Он уклонился от открытой борьбы, но это отнюдь не означает, что он больше не представляет никакой опасности.
— И ты полагаешь, что он последовал за мной сюда, в Лондон?
Говард кивнул.
— Может быть, не за тобой непосредственно, — пробормотал он, — скорее, за Присциллой. Она жила в Голдспи довольно долго. Ты этого еще не знаешь, Роберт, но маг способен определить местонахождение человека, прожившего с ним по соседству некоторое время, причем чем дольше они жили рядом, тем легче это сделать магу. Для колдуна из Голдспи, все еще остающегося в живых, Присцилла — своего рода маяк, который он отыщет всегда и везде.
Я почувствовал, что во мне нарастает слепой гнев, отодвигающий на задний план мою способность к здравому мышлению, точнее, то, что от нее еще оставалось.
— Она тебе просто не нравится, — заявил я.
Говард вздохнул.
— Дело совсем не в этом, — сказал он удивительно кротко. — Тебе недостаточно того, что произошло? Когда-нибудь в критический момент меня может просто не оказаться рядом, и, соответственно, я не смогу тебя выручить.
