А сейчас я вкратце сообщу тебе то, о чем Говард и Грэй расскажут тебе более подробно, если им все-таки когда-нибудь придется вручать тебе это письмо.
Я — совсем не такой человек, как те, среди которых ты вырос. Я — маг. Колдун. А ты — мой сын. Сверхъестественные силы, которыми я обладаю, таятся и в тебе, и если тебе удастся избежать опасностей, которые тебе угрожают, ты должен пробудить в себе эти силы и стать таким же колдуном, как и я. Ты сейчас, возможно, еще не осознаешь, какую цену тебе придется за это заплатить, но у тебя нет другого выбора. Прошу тебя доверять моему другу Говарду: он — один из тех немногих, кому я доверял, никогда об этом не жалея. Попроси его передать тебе мои заметки и книги, собранные мной в течение всей моей жизни. Их я и завещаю тебе. В них изложено все, что я когда-либо узнал или испытал, весь мой жизненный опыт. Вместе с Говардом ты почерпнешь из них то, что мне уже не суждено узнать. Быть может, усвоив все эти знания, ты возненавидишь меня, и, быть может, это будет справедливым наказанием мне за то, что я овладел такими знаниями, доступ к которым закрыт роду человеческому на все времена. Молю Бога, чтобы это было не так.
С любовью, твой отец.
Шум распахивающейся двери нарушил ход моих мыслей. Я испуганно опустил письмо и обернулся. Говард и Грэй вошли в комнату и остановились у двери. Выражение их лиц было теперь совсем другим. На лице Грэя не осталось и следа дружелюбия: он был напряжен, словно выжидал чего-то и готовился к решительным действиям. Теперь он уже совсем не выглядел старым и безобидным, каким казался всего несколько минут назад.
Что касается Говарда, он выглядел таким нервным, каким я его еще никогда не видел. Его пальцы теребили пуговицу жилета, словно хотели оторвать ее, однако он сам этого словно не замечал. В углу его рта дымилась черная сигара, он лихорадочно делал затяжки одну за другой.
— Ну как? — спросил он, после того, как они с Грэем в течение нескольких секунд разглядывали меня. Их взгляды были такими внимательными и странными, что я невольно содрогнулся. — Ты прочел письмо?
Я кивнул и покачал головой.
— Да, прочел, — сказал я. — Но в нем… нет ничего такого, чего бы я еще не знал.
Говард улыбнулся.
— Я знаю, — сказал он. — Когда он писал это письмо, я был рядом.
— Но речь идет не об этом, — сказал Грэй.
Он как будто очнулся от оцепенения, быстрыми шагами подошел ко мне и взял письмо из моих рук. Я был так обескуражен, что никак на это не отреагировал, а лишь с открытым ртом смотрел, как он повернулся и подошел к камину.
— Подождите-ка, — наконец сказал я. — Что… что вы собираетесь делать?
— Сжечь письмо, что же еще? — невозмутимо ответил Грэй.
Подойдя к камину, он наклонился и без долгих разговоров бросил листок в огонь.
Я вскрикнул и хотел было броситься к камину, но Говард, сделав быстрый шаг, преградил мне путь и заставил отступить.
— Оставь его, — сказал он. — Так должно быть.
Я попытался сопротивляться, однако Говард оказался намного сильнее, чем я предполагал.
— Но почему? — сдавленно спросил я. — Письмо…
— …больше уже не имеет никакого значения, — перебил меня Грэй. — К тому же оно представляет опасность. Я должен был его уничтожить, чтобы не случилось непоправимое.
Я уже совсем ничего не понимал. Опустив руки и сделав шаг назад, я растерянно смотрел то на Грэя, то на Говарда:
— Что это все означает? Это письмо… не от моего отца?
— Да нет, именно от него, — сказал Говард. — Но то, что в нем было написано, уже не играет никакой роли. Я мог бы пересказать тебе его наизусть. Да ты и сам уже все это знал.
— И тем не менее…
— Тебя удивляло, что все происходит так быстро и легко, — перебил меня Грэй, — и что мы с Говардом так легко поверили, что ты — это ты. Но на самом деле это было не так, Роберт.
— Ты ведь уже убедился, какие изощренные наши враги, — продолжал Говард.
Мне вдруг пришло в голову, что они похожи на двух артистов, разыгрывающих уже отрепетированную сцену, в ходе которой они обменивались заранее подготовленными репликами. Скорее всего, так оно и было.
— Нам нужно было убедиться, — продолжал Грэй. — Это письмо было своего рода испытанием, Роберт.
— Ис… испытанием?
Говард кивнул:
— Только настоящий Роберт Крэйвен смог бы сломать печать и прочесть письмо. Твой отец запечатал письмо магической печатью.
Я некоторое время помолчал. У меня появилось какое-то нехорошее, странное чувство.
— А если бы я… оказался ненастоящим? — спросил я наконец.
Говард бросил на меня серьезный взгляд.
— Тогда ты был бы уже мертв, — спокойно сказал он.
Меня охватил жуткий страх. Я оторопело смотрел на хлопья белого пепла — это было все, что осталось от сгоревшего письма. В такой ситуации я, наверное, должен был разгневаться на Грэя и Говарда, но я почему-то не чувствовал в себе гнева.
— Ну ладно, — сказал Говард. — Давай присядем, Роберт. Мы должны много о чем поговорить.
Наступил вечер, а мы все говорили и говорили. Точнее, говорили Говард и Грэй, а я слушал их, испытывая все возрастающее замешательство, и лишь периодически — хотя и довольно часто — задавал вопросы, когда мне что-то было непонятно или когда их слова вызывали у меня сомнение. В принципе, они не поведали мне ничего нового: большую часть того, что они рассказали, я уже слышал из уст моего отца, об остальном догадался сам. И тем не менее их слова поразили меня до глубины души: они подробно рассказали мне о мире, существующем параллельно с привычным мне миром, и этот другой, новый для меня мир был в тысячу раз более таинственным и опасным, чем я представлял себе всего несколько недель назад. Кроме Говарда, Грэя и моего отца существовало множество людей, включившихся в борьбу с силами тьмы. У них были союзники по всему миру, но и их противники казались такими могущественными, что моя надежда на победу в этой битве таяла по мере того, как я узнавал от Грэя и Говарда все новые и новые подробности.
Я узнал обо всем: об истории Салема и его жутком конце, о судьбе беглецов, осевших в Иерусалимском Лоте, которых через сотню лет снова постигла та же судьба, о жизни моего отца, почувствовавшего надвигающуюся опасность и безуспешно пытавшегося предупредить о ней остальных.
На улице снова стемнело. Рольф принес нам горячую еду и крепкий кофе (за что я ему был очень благодарен, ибо только кофе и помог мне не заснуть), а Грэй и Говард все говорили и говорили, деловито и даже как-то беспристрастно, ничего ни приукрашивая, но и не очерняя. В конце концов Говард подошел к тому месту в письме моего отца, смысла которого я не понял.
— Вот видишь, Роберт, — сказал он серьезно, — у тебя не остается другого выбора, кроме как принять вызов твоих врагов. А также исполнить то, что завещал тебе отец.
