Вторая выпущенная в двигатель пуля поспособствовала тому, что вертолет закоптил и начал счесывать верхушки елей. Скоро он опустится еще ниже, лопасти запутаются в ветвях деревьев, скорость полета погасится, и тогда он камнем рухнет вниз. И если б только это было самым страшным. Ведь никому не известно, что ожидает его внизу.
Впрочем, это проблемы будущего, в настоящем же первым делом нужно было решить проблему с насевшим на грудь «азаматовцем», а для посиневшего, задыхающегося, выбившегося из сил Кудесника это с каждым мгновением казалось все более невозможным.
«Ну не так же помирать-то! — укорял его внутренний голос. — Не от руки же говенного потомка бандюка! У тебя же остался последний патрон!»
— Отползай! — вдруг закричал Певец, и по голосу Кудесник сразу же узнал того, кто первым вскочил на ноги и направил на него ствол, — тот самый, долговязый, что ударился головой в потолок и напомнил остальным, что «товар должен находиться в положении сидя». — Слышь, Оскол, хватит! Ты убьешь его! Эй!!!
Но Оскол не ослабил давление ни на чуть. Его глаза вылезали из орбит так же, как и у Кудесника, крупные капли пота катились по лбу, во взгляде читались ненависть и желание убить бродягу во что бы то ни стало. Внезапная очередь прошила его спину как раз в тот момент, когда вертолет врезался в верхушки столетних сосен и, продираясь сквозь них со скоростью падающего метеорита, начал быстрое сближение с землей.
Оскол, в глазах которого застыло непонимание и изумление, ослабел, хотел было оглянуться, но рухнул на Кудесника, придавив его своим телом.
Бродяга порадовался, что все обернулось именно таким макаром и теперь перед ним всего один «азаматовец». Правда, и в обойме остался последний патрон. Но как только он пошевелил рукой с зажатым в ней пистолетом, вертолет закрутило, словно подхваченную вихрем снежинку, конвоир повалился на скамью, и последняя пуля ушла в молоко. А вертолет, с доносящимися из кабины писками сигнализаторов и криками пилота, вместо того чтобы громыхнуться на твердую землю, с громким шлепком приземлился во что-то мягкое, подняв в воздух мириад тяжелых брызг.
«Не тонет, — подумал Кудесник. — Значит, не в озеро грохнулись. И на том спасибо».
Двигатель заглох в момент удара о землю, но винт по инерции продолжал еще какое-то время вращать обломки покореженных лопастей. Сквозь разбитые окна внутрь вертолета ворвался хор тысяч лягушек, скрежещущих что-то на своем языке, а в воздухе появилась привычная болотная вонь: смесь серы, хлора, перегноя и застоявшейся воды. Зарешеченная контрольная лампа по-прежнему освещала салон жидким желтым светом, но ее совсем не хватало для того, чтобы разглядеть хоть что-нибудь за бортом вертолета.
«Азаматовец» лежал в противоположном углу отсека, при падении он расшиб себе голову, кровь стекала у него по лицу, но на его резвости это никоим образом не отразилось. Они схватились за автоматы одновременно.
— Не глупи, Кудесник, — шмыгнул носом конвоир. — Брось ствол.
— Ага, обязательно, — осклабился бродяга. — Что-нибудь еще?
— Пристрелю же ни за хрен собачий! — пригрозил конвоир, прижавшись спиной к сдвижной двери. — Брось, базарю тебе! Брось по-хорошему!
Но Кудесник и не думал подчиняться. Он, конечно, сознавал, что играет с огнем, ведь «азаматовец», когда поймет, что уговоры не действуют, все же может дать слабину, и тогда кто знает, чем закончится словесная перепалка? Ранит так, что истечет Кудесник кровью до утра, или вообще убьет к чертям, чтоб знал, как выделываться. Но вести себя серьезнее бродяга сейчас не мог. Ситуация казалась ему отчего-то скорее комичной, чем трагичной, и он не ощущал страха, глядя на направленный ему в грудь ствол автомата. Думалось, что после баталии в небе, где только чудом никто не продырявил торчащий из стены топливный бак и не превратил Ми-8 в пылающий астероид, обычный автоматчик уже не будет для него сильной помехой.
— Твою мать, — чертыхнулся конвоир, заметив, как пол начинает заливать серо-коричневая жижа. — Пришить бы тебя нужно было и не разводить всю эту бодягу!
— Так в чем проблема? — продолжал дразнить его Кудесник. — Или от «полулицего» боишься пулю получить за невыполнение задания?
— Сука ты! Сука, Кудесник! — зашипел «азаматовец», ни на миг не спуская бродягу с прицела. — Еще злорадствуешь?! Брось ствол, не строй из себя матерого фраера!
— Послушай, у меня есть другой вариант, — сказал Кудесник, теперь уже в полной мере ощущая, как пол под ним начинает заливать жидкой болотной кашицей. — Что ты думаешь насчет того, чтобы мы с тобой сейчас опустили пушки, выбрались из этой посудины и разошлись каждый своими путями? По-моему, это не самый плохой выход из сложившейся ситуации. Что скажешь?
— Скажу, что за доставку твоей задницы щедро заплатили, — немного успокоившись, ответил конвоир. — А я не хочу быть падлой, мне отстегнули — я выполняю.
— Да? Ну так позволь узнать, как ты собираешься выполнять свой долг дальше? — вновь осклабился Кудесник. — Или ты думаешь, что за нами сейчас прибудет следующий вертолет? Зря надеешься. Кем бы ни был наш «полулицый» друг, а еще одну «вертушку» ему вояки точно не дадут. Это тебе не «калаш» одолжить, тут такая техника в дефиците. И КИП свой можешь выбросить — ты на болотах, здесь связи нет. Так что будешь делать? Вести меня в наручниках пешком до белого периметра? Куда там тебе нужно меня доставить? К воякам? На Стрелку? Или в Муторай? Не в Ордынец же, насколько я понимаю?
— А ты типа сильно догадливый, — сощурился «азаматовец».
— Так далековато будет пешочком, Певчий ты наш, — не обратив внимание на подкол, хохотнул Егор. — Ты как далеко в жизни ходил-то с лесопилки своей? Небось до Коломино и обратно? Десять километров в одну сторону по открытой местности? А семьдесят верст до Краснозвездного по тайге и болотам осилишь? Мы ведь, как ты уже догадался, на северо-востоке топей. Хочешь быть моим «живым маркером»? Валяй, посмотрим, что из этого выйдет.
Звягинцев почему-то был уверен, что «азаматовца», который был примерно его ровесником — лет двадцати восьми-тридцати, — удастся переубедить. Лицо конвоира приобрело более осмысленное выражение, а руки перестали ходить ходуном. Он и вправду задумался над дальнейшей перспективой. Оно и понятно, ведь всем известно, что славные бойцы «Азамата» никогда не ходили на дальние расстояния. Никто из них не собирал цацек и не исследовал Атри и, уж понятное дело, не отмечал на картах КИПовской сети новообразовавшиеся области измененного пространства. Как чистокровные потомки зеков, они существовали за счет жесткого контроля (читай: «крышевания») над другими прибыльными объектами, как то же Коломино. Окромя житницы, они поддерживали ими же навязанную охрану над брошенным еще в далеких шестидесятых крохотным урановым рудником, на котором трудилось нынче до двух десятков людей, и скотоводческой фермой. Это уже не говоря о засланных казачках — перекупщиках, засевших во многих поселках белого периметра и за копейки скупавших дорогие цацки для последующей перепродажи во внешний мир для наполнения «азаматовского» общака. Так что смысла им ходить в Атри за цацками, быть мальчиками на побегушках, проводниками или экскурсоводами не было никакого. Каждый промышлял по-своему. Кто-то наживался на тех недотепах, что решали перекинуться в «азаматовском» баре с незамысловатым названием «Рентгенкабинет» в покер, кто-то не брезговал мародерствовать в близлежащих территориях, сбивая с юных бродяг нескромный куш, кто-то гнал самогон, а кто-то изготовлял и продавал холодное оружие. А тут семьдесят верст — расстояние не на один день. Кудесник как в воду смотрел: долговязому и вправду не приходилось ходить по Атри дальше скотоводческой фермы — «колхоза», как они ее называли по привычке, до которого было всего двадцать километров ходу. Вспомнив, что он всегда считал тот путь чуть ли не вечным, «азаматовец» выдохнул и опустил ствол. Так же поступил и Кудесник, хотя, от греха подальше, на плечо забрасывать автомат не спешил.
