Звягинцев, ощутив наконец, как вибрирует под ногами земля, остановился как вкопанный. Поднял вверх руку, оглянулся на майора.
— Ты чего? — спросил тот, но бродяга, сверкая белками расширившихся глаз, приложил палец к губам.
— Сейчас вылезет, — шепнул он, когда дрожание почвы стало заметно крупнее.
— Кто?! — глядя себе под ноги, вскрикнул пилот.
— Да тише ты! — сквозь зубы зашипел Кудесник, но было уже поздно.
Зеркальная гладь одной из бочаг метрах в пяти за спиной майора завертелась, словно уходила в сливное отверстие, потащила за собой воду у них из-под ног, заклокотала, словно сточная канава в дождь.
— Что это? Что это? — как заведенный повторял пилот, забыв о бродяге и направив пистолет в сторону водоворота.
— Не тупи, — прошептал Кудесник в ответ, зная, что тот все равно его не расслышит. — Стой где стоишь и не делай резких движений.
Из образовавшейся воронки, втянувшей в себя всю воду, так что теперь люди стояли на земле, метров на десять ввысь взметнулось лоснящееся тело черного гигантского червя. Вот он, настоящий житель сих топей, чей покой посмели потревожить вездесущие любопытные людишки. Стой покорно и трепещи перед ним, возможно, еще сумеешь сохранить себе жизнь.
Ромбовидная голова червя раскрылась, в пасти извивались, словно пальцы, восемь щупальцев, внутренняя сторона каждого из которых была усеяна тысячей крохотных крючковатых зубов.
Бродяги называли эту тварь гельминтом, хотя никакого сходства со своим ничтожно малым однофамильцем червь не имел. К тому же люди не были его едой. На топях они бывали слишком редко, да и привык он в основном к животной пище, как следует пропитанной радионуклидами. Человечина в плохо перевариваемых толстых защитных костюмах и жестких ботинках для его рациона не очень-то и подходила. Так что если червь не был зол, дико голоден и не имел проблем с самкой, все было не так страшно, как казалось на первый взгляд. Главное — дать червю понять, что ты сожалеешь по поводу его беспокойства, не имеешь никаких к нему претензий и незамедлительно уйдешь, как только он снова скроется под землю. Объяснить это можно только одним способом — стоять по стойке «смирно!» и не дышать.
Жаль, что некоторые люди думают, будто каждое из атрийских существ — людоед. Возможно, они бы избежали многих проблем, если бы не пытались их уничтожать при каждой встрече, думая, что у тех на уме только их мясо.
Потерявший от ужаса дар речи майор сначала стоял, ошарашенно вглядываясь в наклонившуюся к нему голову гельминта, а потом вдруг закричал, дважды в него выстрелил и бросился бежать. На ходу он чуть не сбил Кудесника, продолжающего изображать из себя памятник, и взлетел на камышовый островок. Раненый червь дернул щупальцами, издал пронзительный, чем-то напоминающий совиный писк и ушел обратно под землю. Вода и болотная жижа из воронки столбом взметнулись к небу, будто земля от мощного взрыва, облив бродягу с головы до ног.
Кудесник этого не видел, но, судя по тому, что суетившийся на островке майор стрелял в воду, воронка образовывалась в ближайшей к нему бочаге. Кудеснику не хотелось ему помогать, подсознательно он даже был рад тому, что так получилось, — будет знать, самонадеянный сукин сын, как играть в подобные игры и, главное, тыкать ему в спину пистолетом! Но вот есть же кое-что в человеке, что толкает его в подобных ситуациях на безрассудные поступки. И это совсем не чувство жалости. Скорее гораздо более редкое качество — способность поставить себя на место того, кто безнадежно попался в чьи-то когти. Ведь ты, окажись в подобной ситуации, хотел бы, чтобы тебе помогли, так же? Небось полжизни не задумываясь отдал бы — только пусть выручит кто, подаст руку помощи, хоть друг, хоть враг! И куда сразу деваются мысли, обычно возникающие, когда видишь, как кто-то влип по-крупному, вроде: «А-а, все равно уже не жилец, зачем лишний раз мне рисковать?» О себе ведь так не хочется думать, верно? Называть себя «не жилец» и безучастно махать рукой.
— Ох и дурак же я, — пробормотал Кудесник, бросаясь обратно. — Ох и дурак!
Следы их маршрута все еще оставались видны на поверхности, да и память еще, слава богу, не подводила. В двадцать раз быстрее, чем они продвигались вперед, Кудесник помчался назад. Не чуя под собой ног и не думая о том, скольких еще гельминтов может привлечь своим шумом, он оббежал светящуюся синим аномалию, перепрыгнул небольшой бочажок и, призвав оставшиеся силы, бросился к месту крушения.
— Черт! — выкрикнул он, приблизившись к месту назначения. — Черт! Черт! Черт! Твою мать!..
Вертолет почти полностью ушел в болото. Десантный отсек был залит однотонной жидкой кашицей, и до мерцающей под потолком желтым светом контрольной лампочки оставалось не больше двух сантиметров.
«Боже, что я делаю? Боже, что я делаю?» — вспыхивало в голове бродяги, но он, словно одурманенный, продолжал снимать с себя куртку и в одночасье разгребать под дверным проемом грязь, чтобы можно было влезть внутрь.
Тяжелый вертолет медленно погружался в пучину ила. Времени было катастрофически мало, но отдаленные крики майора, бегающего по краю лезвия, и пахканье пистолета подсказывали, что тот еще жив.
Сбросив бушлат и набрав в легкие как можно больше воздуха, Кудесник всунул голову в холодную, смердящую гнилью полужидкую массу. Все оказалось гораздо хуже, чем он мог предполагал, ведь одно дело — когда в нос и уши заходит чистая, прозрачная вода, и совсем другое — воняющая, пузырящаяся, во много раз плотнее по составу разбавленная грязь. Шевелить руками в ней было очень трудно, и первая попытка отыскать оружие не увенчалась успехом. Кудесник не дотянулся до скамьи. Нужно было лезть глубже, забираться в залитый отсек полностью, но верхняя кромка дверного проема уже давила ему на копчик, как лезвие гильотины. Если он влезет в вертолет полностью, назад пути уже не будет. Выбираясь обратно, чтобы набрать воздуха, он проскреб до крови спину, но даже не почувствовал этого.
Крики и выстрелы на островке к тому времени стихли. Но автомат теперь был нужен Кудеснику вдвойне позарез. Если он остался один, то без оружия ему с болот точно не выбраться. Нужно нырять. Но как, если вертолет с каждой секундой опускается все глубже? Это же верная смерть!
— К черту! — яростно ударив по обшивке вертолета ногой, крикнул Кудесник. — Пошел ты к черту! Тони, сука!
Поднялся на ноги, схватил плавающий на поверхности бушлат и уже развернулся было, чтобы идти прочь, но потом вдруг обернулся, бросил одежду и с разгону нырнул в отсек. Ухватился за петли для десантников, подтянулся — на поверхности некоторое время торчали лишь его ботинки. А затем и те ушли в грязь.
Наконец он нащупал плоскость скамьи. Как чумной начал шарить по ней и вдруг наткнулся на… протянутую ему холодную руку.
— О, Господи! — закричал он, но при этом ни одно слово так и не вырвалось из его глотки.
Ему показалось, что его тело щекочут не вздымающиеся пузыри, а прикосновения мертвых пальцев «азаматовцев», тех, кого он убил или кто из-за него умер… «Назад! Назад!» — билась в голове мысль. В панике он начал размахивать руками с утроенной силой, будто отбиваясь от невидимого противника, и случайно зацепил пальцами ремень автомата.
