Последние слова Лена выкрикнула, чем привлекла к себе внимание Семеныча-старшего и Мирона, но Кудесник поднял перед ними кулак с оттопыренным указательным пальцем, будто собирался сделать заявление, и они, поняв намек, перестали пялиться на девушку. Егор успокаивающе погладил девушку по голове.
— Прости, я не хотел напоминать тебе об этом, — сказал он, прикоснувшись щекой к ее макушке.
— Ты мне не напоминал, — ответила Лена и вытерла грязным рукавом сбежавшую по щеке слезу. — Я сама никогда этого не забуду.
— Да, кое-что остается в памяти навечно, — сказал Кудесник, продолжая гладить ее по волосам. — Но все, что случается с человеком, не проходит даром. Это своего рода опыт, который заставляет тебя ценить жизнь, учит разбираться в людях и ситуациях. Не размениваться на мелочи. Хоть у тебя, наверное, этого опыта уже через край. Боже мой, малышка, сколько же ты натерпелась только за последние сутки… Но ты больше никогда не вернешься в свой поселок, — уверил ее Кудесник. — Я помогу, если хочешь, тебе устроиться в Муторай, работа там не ахти, но зато гарантированно хорошее и надежное место. К женщинам, которые умеют себя уважать, там и относятся с уважением. Не как здесь. А обустроишься в Муторае, глядишь, и решишь, что тебе делать дальше…
— Я не хочу в Муторай, — мотнула головой Елена. — Я хочу быть с тобой.
— Заюшка, — Егор, растроганный таким откровенным заявлением, наклонился и поцеловал ее в щеку, — прости, но ты не можешь остаться со мной. Сколько раз ты могла умереть только за последние двадцать четыре часа? Я не хочу, чтобы ты из-за меня рисковала. А в Муторае, кстати, ты сможешь сама стать бродягой, там есть много женщин, которые бродяжничают по белому периметру, собирая недорогие, но постоянно имеющиеся в наличии цацки. Напряга гораздо меньше, да и жизнь нормальная, человеческая, а не как у бешеных псов, которые шныряют то туда, то сюда. Мы будем видеться часто, обещаю. У меня там много друзей, и торговцы свои есть. Я буду тебя навещать…
— Мне не нужно, чтобы ты меня навещал, я не больна. И вообще, что бы ты сейчас мне ни говорил, я пойду за тобой, куда бы ты ни направлялся. Так что, если не хочешь, чтобы я это делала, лучше сразу застрели меня.
Кудесник тихо рассмеялся, и их губы наконец слились в жарком поцелуе.
Как ни странно, но разбудила их не гитара, уже полчаса как бренчавшая о чем-то невыразимо грустном, чего уж никак нельзя было ожидать от патлатого наркомана-гитариста, а топот сбегающего вниз по ступеням Мирона.
— Все, друзья, твари ушли, — сказал он. — Можно подниматься.
Поднявшись со скамьи и протерев повлажневшие глаза, Семеныч-старший поглядел на Мирона, перевел взгляд на Кудесника и сонную, медленно хлопающую большими ресницами Лену, затем взглянул на продолжавшего играть гитариста, и кивнул.
— Пошли, чего уж тут торчать? — сказал он и, подхватив помповик, потащился наверх.
— Уже идем? — Потягиваясь, Лена повернулась к Кудеснику. — Куда направимся?
— Направимся? — улыбнулся он. — Я так понимаю, от тебя теперь и вправду будет непросто избавиться.
Она улыбнулась в ответ и мотнула головой:
— Не-а! Так куда идем мы с Пятачком?
— Ну, — Кудесник поднял брови, втянул носом воздух, — для начала нужно у некоторых не очень хороших парней забрать кое-что для меня очень важное. А потом видно будет.
— Что-то личное? — догадалась Лена.
— Подарок друга.
— Хм, мне кажется, сегодня как раз подходящий день для того, чтобы научить плохих парней хорошим манерам и объяснить, что брать чужое — нехорошо.
Егор вдруг понял, что несмотря на все то, что произошло с ним в последнее время и что, может быть, произойдет в будущем, именно этот миг, когда они вот так стоят лицом к лицу и с жадностью вглядываются друг другу в глаза, навсегда останется в его памяти как самый счастливый в жизни. Все, что будет дальше, — в случае, конечно, если оно будет, — будет просто логическим продолжением, закономерным следствием этой минуты обоюдного проникновения в души друг друга. Впервые за много лет он чувствовал себя нужным не только для дружбы, для прикрытия тыла, а нужным во всем, во всем до остатка. Он мог с уверенностью признаться самому себе, что раньше в нем так не нуждался никто, даже сестра, даже друзья, даже Григорий, самый лучший друг. Никто не нуждался доселе в нем так, как эта чудная болотная девушка. И разве мог он ее оставить? Разве мог спокойно уйти, даже пристроив к хорошим людям в Муторае?
Мог ли он сказать, что в то мгновение, когда он ее увидел впервые, с нацеленным в него луком, сердце у него вздрогнуло только от страха? Или, быть может, в нем вспыхнуло кое-что другое? Да, именно так. Именно «кое-что», то, что заставило его, глядя в ее глаза, не заметить летящую в сердце стрелу, не думать о смерти. По крайней мере, в этом Егор был сейчас уверен на все сто.
— Позволю себе лишь напомнить, — поднимаясь из подвала гостеприимной «Кататонии», сказал Егор, нежно обхватив Лену за талию, — что не позже как позавчера кое-кто пытался меня убить…
— И зря не убил, — сказал стоящий на верхней ступени человек, направив Кудеснику в голову ствол с глушителем…
* * *
Профессора Герцена от зазвонившего телефона отделяли двери операционной, длинный коридор и дверь его собственного кабинета, но он с первого же звонка определил, что это звонит желтый аппарат. Звонили из самой Москвы, по секретной линии. У профессора эти звонки в последнее время вызывали лишь мигрень. Зная заранее, кто звонит и зачем, Герцен отложил в сторону скальпель с окровавленным лезвием, отошел от операционного стола, кивнув ассистенту, чтоб продолжал без него, и пошел на звук звонка в свой кабинет.
— Алексей Владимирович? — осведомился голос в трубке.
— Если вы не ошиблись номером, то да, — умело скрыл за шуткой свое недовольство профессор, — он самый.
— Острите, как всегда? — улыбнулся говорящий. — Это хорошо. Пребывать в добром расположении духа в вашем почтенном возрасте очень полезно. Надеюсь, что, дожив до ваших лет, и я не превращусь в старую, брюзжащую развалину. Как, кстати, ваше здоровьице, Алексей Владимирович? — Тон был весьма доброжелательный.
— Вашими молитвами, — проговорил Герцен и тут же добавил: — Хожу пока, — чтобы звучало не так резко.
— Ну и хорошо, здоровье — это главное сейчас, Алексей Владимирович.
— Да… — кивнул профессор. — Но, я так понимаю, вы не по этому поводу звоните. Так что у вас?
— Вот какое дело. К вам завтра человек один придет, — сразу же посерьезнел звонивший. — Местный, атрийский. Введите его вкратце в курс дела по нашему с вами общему проекту. Ответьте, пожалуйста, на его вопросы. Хорошо?
— Какой еще человек, Иван Савельевич? — нахмурил брови Герцен. — Вы же знаете о сверхсекретности проекта! Какие еще вопросы?! Мы же с вами договаривались — никакого вмешательства до конца испытаний!