— Слушай, я, может быть, сошел с ума, — выдвинул предположение Лампи, — но не может ли так быть, что эти растения пасут лягушек, а потом загоняют на остров, чтобы съесть?
— Это достаточно сложная стратегия для охоты.
— А ты слышал что-нибудь о таких растениях?
— Нет, — ответил Роун.
Безумное пиршество продолжалось. Когда из-за горизонта блеснули первые лучи солнца, уцелеть удалось лишь нескольким лягушкам, которые смогли вспрыгнуть на нижние ветки дерева.
— Естественный отбор в действии, — сухо заметил Роун.
— Да. Значит, нас окружает целый лес хищных плотоядных растений…
Хоть стебли теперь стояли неподвижно и их усатые головы смотрели прямо вверх, безжалостное пиршество, во время которого они пожирали гигантских лягушек, так явственно отпечаталось в памяти Роуна и Лампи, что они словно приросли к ветвям дерева. Друзья поглядывали по сторонам, будто чего-то ждали.
— Теперь они на какое-то время насытились, — произнес Лампи.
— А может быть, они сожрали все свои запасы.
Они так и сидели на дереве, пока оставшиеся лягушки не попрыгали с островка в воду, причем странные стебли с усатыми головами не обращали на них никакого внимания.
— Вот теперь можно слезать, — предложил Лампи.
Они не торопясь спустились с дерева. Вокруг все было спокойно. Роун поднял свой рюкзак. Местами он был заляпан какой-то слизью, но в остальном, казалось, его не трогали. Они медленно направились к воде, но Лампи вдруг резко отклонился назад. Хищный стебель схватил его за левую руку. Он лихорадочно пытался освободиться, но уже в следующий момент жадные усики оплели ему руку по самый локоть.
Выхватив из заплечного мешка меч-секач, Роун одной рукой отсек от стебля головку, а другой — оттащил Лампи поближе к дереву. Когда еще два стебля решили ими полакомиться, они уже были на безопасном расстоянии.
— Я так теперь понимаю, что нас они оставили на десерт.
— Ну как ты?
— Гораздо лучше, чем когда эта гадость пыталась оттяпать мне руку.
Конец срезанного стебля снять с руки было легко, но чтобы оторвать от нее все липкие усики, Роуну пришлось изрядно потрудиться — задача была деликатная и кропотливая. Оторвав последний усик, Роун понюхал его — запах был резкий и очень приторный. Не успел Лампи ему помешать, как Роун сунул его себе в рот.
— Ты что?! Зачем?
— Хочу понять, что это такое. Стебли эти совсем не похожи на обычные растения.
— Я это как-то уже успел сообразить…
Роун проигнорировал его потугу на шутку.
— Они обладают… какой-то энергией. Почти как… — Роун запнулся, потому что не мог подыскать нужных слов.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне кажется, они способны думать.
— Но ведь это же… растения.
— Ну да, — сказал Роун, но уверенности в его голосе не прозвучало. Он внимательно посмотрел на руку Лампи. — Думаю, все у тебя будет в порядке. Как ты себя чувствуешь?
— Да вроде ничего страшного, только рука слегка онемела.
— Вот почему лягушки так быстро прекращали сопротивление… Усики поражают добычу каким-то ядом.
— К счастью, я побольше лягушки буду.
— Но если бы на нас напали пять или десять таких стеблей сразу, исход мог бы оказаться смертельным.
— Это точно.
— Дождемся захода солнца. Если повезет, они снова уползут, чтоб сгонять сюда лягушек.
— Как это «повезет»?
— Знаешь, в видениях ничего не было о том, что нас будут осаждать растения. И ни в одной из книг в библиотеке Святого ничего о них не говорилось.
— Ну да, если б не было так страшно, то было бы смешно. Ты, кстати, не помнишь, что говорила о растениях Билдт? Помнишь, она как-то упомянула, что растения реагируют на звук?
— Верно. Она с ними говорила и пела им.
— А ты можешь им поиграть. Посмотрим, будут ли они на это как-то реагировать. Может быть, они тогда отсюда уберутся или уснут на время.
— Ты прав. Попытка — не пытка.
Снова взобравшись для безопасности на дерево, Роун повесил мешок на ближайшую ветку и нашел в боковом кармане флейту.
— Трудно представить, чтобы воинственные братья могли заниматься таким мирным делом, как игра на флейте.
— Брат Аспид был не такой. Почему он оказался с ними в одной компании? Он мне казался таким добрым. Как-то он сказал мне, что это давало ему возможность работать целителем. Может быть, именно поэтому я переживал его предательство сильнее, чем предательство других братьев. Он ведь все то время знал, что Святой с братьями сотворили с Негасимым Светом, он сам участвовал с ними в Божьих карах и во всех их кровавых ритуалах, но никогда не пытался их остановить.
— Может статься, на деле он был совсем другим. Ведь Аландра жила в Праведном, и от этой жизни ее с души воротило, но она, тем не менее, участвовала в переправке в Город детей. Она терпела это, потому что должна была дождаться твоего прихода, ведь так? Тебя и детей. Слушай, а может так быть, что брат Аспид — тоже ловец видений?
— Брат Аспид?
— Подумай хорошенько, — сказал Лампи. — Если ловцы видений следили за тобой в Оазисе и в Праведном, а потом — в Новом Свете, что могло им помешать делать то же самое, когда ты был у братьев?
Роун задумался над словами друга, вспоминая великодушие Аспида, его заботу о людях, пристальный интерес к Негасимому Свету.
— Раньше мне это как-то не приходило в голову. Но теперь, когда ты так повернул, мне кажется, это вполне возможно.
— Спасибо на добром слове. А теперь давай сыграй что-нибудь на флейте, и тогда станет ясно, есть ли у нас шанс загипнотизировать эти растения.
Зажав флейту в пальцах, Роун поднес ее к губам, и в утреннем тумане разнеслись мелодичные трели песни, которую часто пели в Негасимом Свете. Перед глазами его, как живой, встал утраченный навеки мир, и когда он закончил играть, ему трудно было смотреть на Лампи.
— Продолжай, — мягко попросил его друг.
Роун сыграл все мелодии Негасимого Света, сохранившиеся в памяти, все напевы, которые он так часто слышал ребенком, а потом играл их переделанными на другой лад детям Нового Света. Первой его попросила об этом Лона. Она захотела, чтобы он сделал ей флейту, и скоро он уже мастерил флейту для Баба, а за ним и для всех остальных. Они с Лампи провели много вечеров, вырезая детям флейты — только Джем от нее отказался, потому что хотел барабан. Каждый вечер после ужина они музицировали. Уже через несколько недель их оркестр, состоявший лишь из флейт, играл просто замечательно. Но это и неудивительно — ведь дети были совершенно незаурядными.
Лишь мельком взглянув в затуманенные глаза Лампи, Роун понял, какие воспоминания пробудила в нем эта музыка.
