— Такое порой случается после странствий туда, где царят страдания и муки. Он должен был перед ними устоять и лишь мельком этого коснуться, но самого его там затронуть не могли. А он задержался дольше, и в этом причина его недуга.
— Может быть, отнести его куда-нибудь, чтобы ему оказали помощь?
— Ему и здесь всего хватает. Сил у него много, лекарство у меня хорошее.
— Значит, ему должно полегчать?
— Жар у него спадет, но он не поправится до конца, пока не вернется в то место, которое его зовет.
Роун скорчился на земле от сжигавшего его изнутри жара. Он попытался произнести имя Лампи, но язык не слушался.
На грудь и ноги Роуна Мабатан положила холодные, мокрые кусочки ткани, остужавшие жар. Роун пошире приоткрыл глаза.
Совсем рядом над ним склонился Лампи.
Роун попытался сказать, что узнал его, но из горла вырвался лишь неясный сдавленный звук.
— Убери от него палки, — сказала Мабатан.
— Ты бился в судорогах, — пояснил Лампи, убирая немудреные подпорки. — Ты себе язык чуть не откусил.
— Лампи, я видел детей, — с трудом пробормотал Роун. — Меня к ним отвела Мабатан. Там есть разлом. Это в Краю Видений. Они его скрепляют.
Роун закрыл глаза и застонал, тело его свело судорогой от боли. Мабатан коснулась его лба.
— У него сильный жар.
Она растолкла камнем кусок коры. Положив чуть-чуть получившегося порошка в чашку, она налила туда немного воды и поднесла к губам Роуна.
Отпив пару глотков, юноша почувствовал, что успокаивается. Тело его будто утонуло во мху. Он не то спал, не то бодрствовал, слушая, как Мабатан тихонько насвистывает какой-то мотив, а его сверчок пытается ей подпевать.
Сверчок Лампи спрыгнул на землю и подскочил совсем близко к Роуну, а когда они запели вдвоем, из кармана Мабатан выползли еще три сверчка и присоединились к ним. Очень скоро другие сверчки стали спускаться с дерева, вылезать из-под камней и коряг. Роуна окружили десятки сверчков, и все они пели ему свою песню.
Он тяжело вздохнул. Казалось, будто его окутало облако густого тумана.
— Они погрузили его в пограничное состояние между сном и явью. Он слышит все звуки земли, но дух его пребывает в спокойствии. Он станет сильнее, когда придет в себя.
Лампи немного успокоился и осторожно сел рядом с другом, чтобы не потревожить сверчков.
— Мабатан, что тебе известно об этих сверчках? То есть я хочу сказать, кроме того что они — творения земли.
— Здесь центр их бытия. Именно тут. Они в гораздо большей степени творения земли, чем остальные существа, живущие в этом мире. Ты должен знать это, потому что они выбрали тебя.
— Знаешь, после того, как убили моего первого сверчка, я не очень уверен, что они сделали правильный выбор, — сказал он с печальной улыбкой.
Но Мабатан продолжала серьезно:
— Сверчки — все они, выбрали именно тебя.
— Ты что — всерьез? Откуда тебе знать такие вещи?
— Они мне сами сказали.
— Они с тобой разговаривают?
— Разговаривают? Нет, они мне вещают.
— Например, сообщают тебе о том, что я — избранный.
— Да, для них ты — избранный.
Лампи провел рукой по шрамам, уродливыми отметинами покрывшими его лицо после того, как на всю его семью напали лесные клещи. Умерли все, а Лампи спас белый сверчок — он выгнал всех паразитов, угнездившихся в коже мальчика. Еле слышно он прошептал:
— Я, наверное, так никогда и не пойму, почему я жив, а вся моя семья погибла. Почему там был лишь один сверчок и почему он решил спасти именно меня…
— Потому что тебе предстоит спасти многих.
— Слушай, Мабатан, ты ошибаешься! Я ведь совсем не герой. Эта роль уготована Роуну.
— Никогда не думала, что быть спасателем и героем — одно и то же. Хотелось бы сказать тебе больше, но я и сама всего толком не понимаю.
* * *
Роун спокойно лежал, вдыхая умиротворяющий запах возвышавшегося над ним огромного кедра. Контуры его меняли очертания в свете месяца, который то и дело заслоняли проплывавшие по небу облака. Далеко не в первый раз он задумался над тем, что его встреча с Лампи была предопределена чьей-то волей. Если Мабатан права, значит, в его лице он получил не только преданного друга, в любой момент готового прийти на помощь. Когда он размышлял о будущем, эта мысль согревала его. Хотелось открыть глаза, но Роун почему-то знал, что должен подождать, прислушаться к происходящему вокруг.
— У тебя есть семья? — спросил девушку Лампи.
— Раньше была.
— Мне кажется, ты еще слишком молода, чтобы жить одной.
— Я живу не сама по себе.
Казалось, ответ девушки слегка озадачил Лампи, но он продолжал гнуть свою линию:
— Я не говорю о том, что происходит сейчас, я имел в виду то, как ты жила, пока не встретилась с нами.
— Я никогда не бываю одна.
— Ну да, у тебя же есть твои сверчки…
— Сверчки приходят и уходят, когда им захочется. А у меня всегда есть какая-нибудь компания.
Все, чего я касаюсь, что вижу, пробую, слышу, — все это живет вместе со мной. Пока чувства мои открыты духу, я живу в ладу с миром… И тогда мир существует в ладу со мной.
Мабатан надолго замолчала, и Лампи чувствовал, что не стоит задавать ей наводящие вопросы.
— Но если мы не сможем закрыть разлом, мир для нас будет потерян и дух у нас будет отнят. Мне так сказали. Мы лишимся того дара, которым наделены.
— Ты хочешь сказать, что земля погибнет?
— Нет. До этого земля еще будет существовать миллионы лет. Но нас она стряхнет с себя, и мы обратимся в пыль.
Мабатан с Лампи еще долго сидели в задумчивости, вдыхая неподвижный ночной воздух, напоенный песней сверчков.
* * *
Роун очнулся от сна, когда первые лучи восходящего солнца окрасили плывшие по небу облака кровавым заревом. Лампи с Мабатан колдовали над небольшим костром, готовя завтрак.
— Доброе утро, — сказала Мабатан. — Мы сварили супчик. Поешь, тебе понравится!
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Лампи.
— Значительно лучше, — автоматически ответил Роун, но, когда попытался встать, голова у него закружилась, и он упал на одно колено. Лампи помог ему опуститься на густой мох.
— Расслабься, не напрягайся, — сказал он, а Мабатан протянула глиняную миску варева, немного напоминавшего грибной суп. — Она нашла неподалеку грибное место. У нас сегодня лучшая еда во всей округе!
От густого аромата похлебки у Роуна слюнки потекли, и он с жадностью накинулся на еду.
