– В один портовый бар, – ответил Кантор.
– Но для чего? – удивился Лендер.
– Осмотреть место происшествия, опросить свидетелей, собрать улики, – ответил Кантор. – Ну и, может быть, выпить чего-то вкусненького. Как раз время для этого.
Паромотор миновал городские кварталы и покатил по дороге к порту. Исполинские ангары термопланов и складские короба, черные и мрачные, словно начерченные и заштрихованные на грозовом небе углем, производили обыкновенное унылое впечатление. И в тот же момент рождали в душе даже совершенно взрослого человека томление, которое возникает у ребенка в предвкушении дальней дороги или от книги о путешествиях.
Потом небо стали застилать мрачные тучи воздушных кораблей, усеянных огнями и тем более зловещих.
Открылся вид на гавань, где лениво качали мачтами мелкие и средние суда прибрежных трасс.
На дальнем рейде черным угловатым силуэтом стелился по волне, как плавучий остров, броненосец базы береговой охраны. Габаритный огонь на мачте дальномера оповещал воздушные суда о необходимости проявлять осторожность.
Кантор повернул между рядами складов и выкатил машину к набережной, о которую с одной стороны бились валы прибоя, а на другой, как приземистые утесы, громоздились двух-трехэтажные здания из темного ноздреватого известняка, в перекрестиях черных балок по фасадам. Квадратные окошки первых этажей и полуподвалов светились красноватым светом. Это были гостиницы и портовые забегаловки.
Кантор катил и катил вдоль бесконечной мокрой набережной на малой скорости. Навстречу, вяло перебирая ногами, ковыляла мокрая лошадка, тащившая крытый экипаж, с островерхим силуэтом возницы в капюшоне на крыше.
Кантор остановил паромотор возле покачивающейся на ржавом штыре вывески с карикатурным единорогом, обнявшим исполинскую пузатенькую бутыль. В такую погоду хотелось уподобиться этому единорогу!
Сыщик остановил машину поближе к входной двери, у которой маячил закутанный в клетчатый плащ жандарм. Радость жандарма при виде паромотора была преувеличенной и неподдельной. Теперь он мог пройти в помещение для просушки.
Обстановка бара была самой обычной: проход между двумя рядами столов со скамьями, освещенная стойка у дальней стены с торчащими из нее истертыми «жердочками» в виде пушек, выглядывающих из борта старинного парусника.
Модель паровой яхты с газовыми светильниками вместо кормовых и носовых фонарей висела над головой бармена.
На столе сидел, поджав под себя ногу, здоровяк в нательной рубахе и кожаных штанах, какие носят механики воздушных судов. Он независимо покачивал ногой в огромном тупоносом ботинке и чесал покрытый щетиной подбородок. Как вскоре выяснилось, это и был потерпевший Карсон…
Здоровяк никак не походил на потерпевшего, хотя при всей браваде вид у него был сконфуженный и смущенный. На скамье сидели еще два матроса, тоже еще не вполне пришедшие в себя, и стюард, если судить по куртке стюарда, без штанов, прикрывающий наготу какой-то жалкой линялой тряпкой.
Бармен стоял за стойкой и читал какую-то книгу без обложки.
Когда Кантор подошел к нему, бармен отложил книгу и, поприветствовав сыщика мрачным кивком, начал протирать перламутровую стойку.
Весь его вид говорил, что одного сочувствия ему мало. Что подобное произошедшему не должно повториться и сыщик должен, как минимум, дать ему гарантии, что меры будут приняты самые решительные.
Покосившись на книгу, Кантор прочел название: «MONOCEROS» IN NORTH SEE. Повествование о мятежном корабле, название которого совпадало с названием заведения и главным символом Мира…
«А этот парень непрост», – подумал сыщик.
Бармен обладал лысым островерхим черепом и прямым острым носом. Одет он был обычно для бармена, но и в этом костюме выглядел не без элегантности.
«Разжалованный офицер воздушного флота, ушедший в отставку, не дождавшись восстановления в звании, – предположил Кантор. – Или нечего ему было ждать. Был разжалован без права восстановления. Значит, тогда что? Проворовался? Ну, да… Иначе, на какие деньги заведение. Ведь явно не по наследству. Ну что же. Такой человек должен быть дельным свидетелем. От ушлого взгляда ничто не ускользнет».
– Ну и что же здесь случилось? – напуская на себя мрачность и скуку, поинтересовался сыщик.
– Да непонятное что-то, – отвечал бармен. – Этот, который помял Карсона, он давно пришел. Всё сидел и сидел. Но зал полупустой. Я бы погнал его, если бы народу побольше было. А так пусть сидит. Потом пришел Карсон. Уже навеселе был. Его ведь, Карсона, не поймешь. То ли он уже не соображает, что творит, толи только успел, что горло промочить. Баламут он, Карсон.
– И что было дальше? – поторопил сыщик.
– Карсон начал задирать того, в плаще…
– Он был один?
– Карсон не ходит один. Скучно ему. Он всегда таскает с собой двоих-троих таких же, как он, баламутов. И в этот раз были с ним стюард с «Пилигрима» да еще пара матросов с воздушных судов трансконтинентальных линий. Но этих я не знаю. Карсон со стюардом баламуты и завсегдатаи. А эти, матросы, посмирнее будут.
– Тот, что был в плаще, – пояснил свой вопрос сыщик, терпеливо выслушав эту тираду, – тот был один?
– Один.
– Он ни с кем не общался?
– Нет, – ответил бармен, – он вел себя как чужак. Ну, то есть сначала-то он ни с кем не общался. Ну, а потом пообщался с Карсоном и его приятелями. Только не долго.
– Как тот выглядел?
– В задрипанном, прямо скажу, плаще, в драной шляпе. Не удивлюсь, если он нашел их на помойке. Так что ему бы приодеться не помешало, что он в результате и сделал.
– Плащ, шляпа, – поморщился сыщик, – а как выглядел человек?
– Высокий, худой. Лицо у него было узкое, глаз серый. Волос черный с сединкой. А когда он плащ-то скинул, то оказывается, что он пятнистый, как саламандра, и лапы у него черные, с перепонками, и только ногти белые блестят.
– Не сочиняешь? – прищурился сыщик.
Он долго и пристально смотрел на бармена. Нет, тот не сочинял.
– Ну, и что было дальше?
Бармен тут повел себя странно. Он несколько раз протер стойку и только потом заговорил, словно простил себе всё вперед.
– Вот что, – сказал он, – я видел много драк. У меня тут, почитай, каждый день драка. Я видел, как бьют, когда это в радость. Когда бьют, собираясь убить. Когда бьют, собираясь припугнуть. Я видел, когда бьют пятеро одного, когда один избивает другого. Я видел сотни способов набить морду и переломать ребра. Я видел десятки способов вытрясти душу…
– И что?
– И то, что ничего подобного я еще не видел в жизни никогда, никогда о таком не слышал и не читал ни в одной книжке, а я люблю почитать, когда нет клиентов и скучновато торчать за стойкой.
