А Сашка ходил за Ленкой, весь в пене из ванной, и пытался вставить про череп панцирноголового трофея в коридоре и про то, что вот, слышишь, песня-то про меня, между прочим.
А Ленка вдруг разревелась, закрыв лицо руками и вздрагивая загорелыми лопатками, чего за ней, веселой и разбитной, никогда не водилось.
И говорила сквозь всхлипывания:
— Проснись! Ну куда это годится! Пригласил девушку, а сам… А сам… Проснись!
И Сашка проснулся.
Перед глазами стояли эти вздрагивающие загорелые лопатки. И подумалось, что у Альбы лопатки небось белые-белые… Да! И еще с крылышками. Не спина, а прямо «Олвейз — суперплюс»…
И сон не отпускал. Чувствуя, что уже не спит, Сашка никак не мог разомкнуть веки.
Но боролся и одолел. И первое, что увидел — здоровенный пузырь шампуня. Точнее, пены для ванн. И на нем этикетка с девицей приторно чистой, как полагается, и улыбающейся.
И вдруг улыбка с ожившего лица сползла и брови, сделавшиеся белесыми, а там и белыми, начали сходиться.
— Проснись! — строго сказала она — Альба на этикетке.
И Сашка проснулся вновь и окончательно.
— С возвращением, — сказала Альба и вздохнула.
— Приветик, — сказал Сашка и потянулся за «Мангустом».
— Оставь, — поморщилась белая демонесса. — Сам знаешь, что если бы опасность тебе грозила, то пистолет был бы уже у тебя в руке.
— Слабенький аргумент, — неуверенно ответил Вороненок, но брать оружие не стал. — Чего тебе от меня надо?
— Да все того же. Мне, кстати, можно войти? Могу прямо в ванну к тебе, — и она оскалила свои мелкие острые зубки в улыбке.
— Нет уж, сиди там, — усмехнулся Вороненок, — я на это не повелся, еще когда тебя человеком считал. А уж теперь-то и подавно.
«Наверное, эти демоны невоздержанны сексуально, потому что»… — начал думать он, но демонесса не дала закончить.
— Но о деле при этом не забываем, — сказала он так, будто идея с невоздержанностью ее задела.
— Тогда и давай о деле.
— О деле… — вздохнула она вновь, — наверное, ты сам понял, насколько все серьезно. И то, что тебя в покое не оставят, если только не загонят в какую-нибудь дыру, откуда у тебя не будет хода.
— Мир, поставленный «в игнор»?
— Или гибнущий мир, или мир, где ты сам захотел бы остаться, но откуда не сможешь ни на что повлиять, — продолжила она. — Может быть, бросишь это дело? Полно тебе кобениться. Мы-то знаем, как использовать твою пушку. И что из этого получится. А ты применяешь предмет силы беспорядочно и бестолково. Видеть больно.
— Предмет чего?
— Предмет силы. Нестрогий, расхожий термин. По терминологии ЧеКа.
— ЧеКа? Чрезвычайной комиссии?
— Да нет, — раздраженно поморщилась Альба, — читательского клуба.
— Какого клуба?
— Неважно это! — взвизгнула альбиноска. — Ты уже наворотил дел! И можешь создать еще столько ненужных никому проблем, что последствия невозможно предвидеть. Да пойми же, мы СВЕТЛЫЕ. Мы способны использовать предмет силы для дела СВЕТА. А ты… А ты… — и вдруг прервала себя, — можно я все же войду? Трудно быть этикеткой.
— А меня ты в таком виде устраиваешь.
— Ты по-прежнему мне не доверяешь.
— А с чего бы мне тебе доверять?
— Ну хорошо. — Она, похоже, теряла терпение. — Чего ты сам добиваешься?
— Оставьте меня в покое, и все.
— Неправда, — она мотнула головой, от чего белоснежные волосы выпрыгнули из этикетки и метнулись перед пузырьком в воздухе, — этого ты, может, и хотел в самом начале. Но не теперь.
— Я хочу потрясти это дерево и увидеть, что свалится вниз! — выпалил Сашка, криво усмехнувшись.
— Я так и знала, — поморщилась Альба, — ты почувствовал свой интерес в этом деле. И хочешь остаться при предмете силы. Но это не так просто. Ты даже не представляешь, как это не просто.
— Почему вам обязательно нужно вмешиваться?! — Сашка шлепнул по пенной воде ладонью, и Альба вынуждена была провалиться внутрь пузырька шампуня, увертываясь от пенного шлепка, — на кой хрен вам непременно нужно все переделывать по вашему собственному разумению? Вы, что ли, самые умные?
Но Альба язвительности не оценила.
— Надеешься разобраться и воспользоваться предметом силы сам? — продолжала она гнуть свое.
— Допустим, хотя это и не так, — сказал Воронков.
— Это не менее трудно, наивное ты существо, чем создать теорию относительности, построить машину времени, — она мучительно подбирала сравнение, но ей все примеры явно казались слишком простыми, — доказать теорему сопряжения топологии узлов в сети миров.
— Опаньки… — не удержался Вороненок.
— Для того чтобы разобраться во всем самому, тебе нужно наверстать целые эпохи опыта и культуры, миновать стадии развития цивилизаций…
— В наших школах, — нашелся Воронков, — за десять лет изучают математический аппарат, созданный за три тысячелетия. Не в курсе? И это на фоне других дисциплин, не менее сложных и древних.
Альба явно опешила от такого заявления. То ли была и вправду не в курсе и поразилась, то ли ее сразила наглость собеседника. Во всяком случае, продукт продвинутой культуры СВЕТА выпучил глаза и тряхнул белоснежными волосами, как бы сгоняя наваждение.
Эффект был настолько неожиданным, что сам Сашка почувствовал себя не в своей тарелке. Может, он несусветицу какую сморозил, а может, и вправду тайну могущества людей приоткрыл для представителя иного мира.
Хотя какое, к чертям собачьим, могущество?
Альба между тем оклемалась и оседлала своего конька вновь.
— Ну послушай же ты меня. Хотя бы теперь, может быть, в последний раз. Попытайся понять и поверить. Время для игр прошло. Время для лжи прошло! Слишком мало его осталось до точки невозврата. Ты ведь и сам уже многое понял. Только не хочешь себе в этом признаться.
— Сатана всегда приходит, как ангел света, — заметил Воронков между прочим.
— Ну, зачем тебе это все? Твой выбор, как вы говорите, ни в какие ворота не лезет! Как вообще тут можно еще выбирать? На одной стороне, только руку протяни, исполнение любых желаний. Счастливая, интересная и долгая, очень долгая жизнь. На другой, и это абсолютно неизбежно, в покое тебя никто не оставит, жизнь если и содержательная, то очень короткая. Очень! Счет пошел на часы! И до самого конца страх и боль будут твоими спутниками.
— Ну прямо искушение святого Антония, — покачал головой Сашка. — Страх чего? Страх смерти? Проехали уже. Хочешь верь, а хочешь нет, мне теперь смерть не страшна. Пожил бы еще, конечно. Но это не главное. Доступно излагаю?
