«На пустыри меня не пропустят, это ясно! — быстро работала мысль, — значит, остался один путь — в тот коридор между заборами… если он еще тут есть. Главное, успеть перескочить через дорогу!»
И они успели. Всего за несколько секунд до того, как по ней, глухо урча мотором, прокатился угрюмый, громадный джип с тонироваными стеклами. Хромированный кенгурятник, непривычная фигурка орла на капоте и двухсложная надпись «Руссо-Балт» поперек решетки радиатора отпечатались в мозгу Сашки, хотя увидеть их он успел, уже исчезая в тумане. Наверное, стоило удивиться, но ноги несли тело в неведомое, и некогда было обдумывать увиденное. Некогда было вообще думать о чем-то, кроме бегства, и даже глухая боль в душе, которой отозвалась потеря «Мангуста» пока что воспринималась как нечто второстепенное. Пока что…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
По чужую сторону ночи
Ух, и странная же штука этот туман! Голоса в нем разносятся далеко. Капельки воды сталкиваются и резонируют, резонируют, резонируют… Кажется, так. А иначе отчего бы?
Но как бы то ни было, а звуки возни на дороге и шум мотора или моторов слышались отчетливо, будто прямо за спиной. Но вдруг как отрезало.
Воронков даже и не знал, попал ли в тот коридор между заборами… Туман поглотил все. Окутал и спрятал.
Оставалось только надеяться, что выбрано правильное направление и его вынесет кривая хоть куда-то.
И она таки вынесла. Поначалу туман начал светлеть, наливаясь молоком. Молочный туман и кисельная дорога. Под ногами был, конечно, не кисель, но какая-то вязкая, непонятная пыль, превращающая обычную ходьбу в упражнение по выработке цыплячьей походки.
И вот впереди прояснело, туман разошелся языками и вдруг враз перестал быть.
За мгновение до этого воздух будто уплотнился и стал не то упругим, будто навалился ветер, не то вязким. Но тут же отпустил, одновременно с исчезновением тумана. И послевкусие осталось от этого премерзкое. Как бывает в старых лифтах, которые трогаются вниз, будто норовят провалиться с воем и грохотом. Но не проваливаются, а едут…
Воронков оглянулся. Тумана не было и позади. Кончился, как выключили. Он даже посмотрел вверх. Не остался ли туман наверху. Потому что ощущение спуска на ступеньку вниз оставалось. Наверху тумана тоже не наблюдалось.
Небо было прозрачное, высокое, темно-бирюзовое в зените и переходящее через лиловый в красный у горизонта. А под ногами была пыльная сухая равнина, плоская, как блин на сковородке. Ни кустика, ни веточки.
Вдалеке, на фоне плоского ландшафта имелись невысокие, срезанные сверху возвышения. Кратеры, что ли? Вот не кстати бы…
— Получилось! — то ли обрадовался, то ли удивился Сашка, сам не понимая, что чувствует.
То есть он вроде как действительно вышел в иной мир, попал на эту самую «лестницу в небо» или как ее там, «тропу»? А с другой стороны никаких ведь ориентиров на предмет возвращения и выхода.
Но по наитию он чувствовал, что нужно просто двигаться вперед, не тормозить. И пошел, взяв за ориентир высокие термитники впереди. Скорее всего это были термитники. И весьма крупные.
— Заодно посмотрим… — сказал он наигранно спокойным голосом, не отдавая себе отчет в том, что пытается таким образом себя успокоить.
«Я здесь, хозяин!» — тявкнул Джой.
— Ты откуда взялся? — Воронков мог бы поручиться, что Джоя только что не было.
Он уже собирался огорчиться не по-детски от внезапной разлуки, но вот он пес, нашелся. Радость, и немалая.
И выглядел он куда лучше, чем сразу после драки. Азартной прежней бодрости он еще недобирал, но и не прихрамывал.
Джой транслировал какие-то лавинообразные, быстро сменяющие друг друга, как горячечный бред, образы победоносных сражений с чем-то непонятным. Это было похоже на: «А они тогда… А я их ка-а-ак! А потом… А они… И тут эта штука!» Но только все в виде картин-вспышек.
Но главным в этих невнятно-восторженных восхваляющих его подвиги «клипах» было стремление найти и догнать хозяина. Или догнать и найти, что в результате ему и удалось.
Получалось, что Джой действительно отстал и, прорываясь через какие-то дебри, преграды и препоны, догнал-таки хозяина.
Воронков был далек от мысли, что у собаки есть абстрактное мышление и фантазия. Приходилось смириться, что, видимо, навсегда останется загадкой, с кем воевал, что повидал Джой в те короткие секунды. И пережил ли что-либо на самом деле…
Начав общаться с Джоем на новом уровне, Сашка быстро уразумел, что мышление собаки состоит из оценок впечатлений. Как в детстве жизнь состоит из впечатлений и ощущений. Ощущения бывают плохие и хорошие, но все они — новые впечатления. Это важно, потому что даже плохие новые впечатления — в конечном итоге — хорошо.
Так что если гипотеза верна, то по собачьей шкале Джой был счастлив.
О себе того же Воронков сказать никак не мог. Больше всего беспокоило даже не то, что он научился если не ходить по мирам, то выпадать из своего в другой. Беспокоила утрата «Мангуста»…
«Мангуст», потерянный в бою, будто не до конца вылетел из руки, а оставил в отбитых пальцах какой-то свой мистический след. Рука норовила сомкнуться на несуществующей рукояти и, не находя ее, тосковала, передавая боль всему организму. Говорят, что у людей с ампутированными конечностями бывают фантомные боли, когда ноет несуществующая эта конечность, болит к перемене погоды и вообще ведет себя, как будто есть на месте. Дает знать, так сказать. Но чтобы фантомные боли вызывал потерянный пистолет — такого диагноза в медицине покуда еще не описано.
От «Мангуста» к Воронкову тянулся некий упругий натянутый нерв и ныл, как больной зуб.
«Получается, что я подсел на свое детище, как на наркотик, — удивлялся Сашка, — а теперь у меня ломка… Так?!»
Выходило, что не совсем так, но что-то вроде. Было и разумное — человеческое понимание, что в результате всего пережитого Воронков сроднился с пистолетом, столько раз выручавшим его за эти дни. Служили два товарища, короче… И вот судьба их развела при сомнительных и загадочных обстоятельствах.
И если амбалы на жутковатом внедорожнике «Руссо-Балт» найдут «Мангуста», то, значит, они свое дело сделали, а Сашка проиграл. Вне зависимости от того, какие цели они преследовали.
В любом случае судьба «Мангуста» больше не была в Сашкиных руках (во всех смыслах), и от этого делалось скверно.
Пень был совершенно изумительный. Наверное, на таких деревьях могли бы помещаться города лесных эльфов. Но в том-то и дело, что лесных, а здесь одинокий пень, посреди равнины. И чем-то гладко так спилено… Ровно, горизонтально на полметра над землей.
Сашка вспрыгнул на пенек и не поленился померить шагами диаметр. Получилось около восьми метров. Притопнул, изображая некое подобие чечетки, искусством которой совершенно не владел.
