Нет. Уж лучше так, на Дороге. По крайней мере иллюзию свободы я здесь имею.
Я задрал голову вверх, скользнул взглядом по серовато-коричневому стволу дерева, на нем кое-где проступили янтарные капли смолы… Запутался в сплетении веток, цветов. Интересно, яблоко из этого сада?
Яблоко было вкусным, чуть-чуть отдавало грушей: гибрид, наверное…
Вот и ты гибрид, Алексей Павлович. Может, с виду такой же человек, как и остальные, но что-то же в тебе отличается от других, если ты можешь проводить груженые автопоезда в иные миры, а другие люди — нет. Чем же ты таким отличаешься, мутант доморощенный?
— Ты к кому обращаешься?
Я подавился яблоком.
Илона. И кажется, последнюю фразу я сказал вслух.
— Встань и нагнись вперед, — она потянула меня за руку, постучала по спине, когда встал.
— Ты всегда так подкрадываешься?! — Кажется, я разозлился.
— А ты всегда такой пугливый? — Ее темно-зеленые глаза смеялись. — Я тебя по всему дому искала. Крус сказал, ты в сад пошел. Я и принесла тебе коврик — ходить-то тебе много еще нельзя, а подстилки никакой ты не догадался попросить.
— У меня куртка есть.
— Что такое куртка? — Илона разложила на траве коврики веселенькой расцветки. — Еще радикулит заработаешь или воспаление легких. Земля еще сырая и холодная, теплые дни недавно стоят.
— Ага, поэтому ты взяла два коврика.
— Ну, — кажется, она немного смутилась, — я думала, у тебя вопросов много, поболтать хотела. Кстати, папа тебя тоже вроде искал.
— И ты решила принести мне коврик. И себе.
Похоже, я все-таки невыносим. И как меня терпят люди?
— Если не хочешь, можешь отправляться в дом. Там папа тебе хочет какое-то задание дать. Чтобы не маялся от безделья. Возможно, помочь Стефану гараж прибрать. Остальные работники как раз на праздник разъехались…
Ее глаза смеялись еще больше. Прямо сыпали лукавыми искорками.
— Что-то я тебе не верю.
— Твое дело, — Илона грациозно опустилась на коврик, скрестила ноги в серых джинсах. Очень даже неплохие ноги, должен вам сказать.
— Можешь отправляться пахать в гараж. А я предпочитаю не попадаться на глаза моему милому тирану папочке. Ну?
Я хмуро плюхнулся на коврик, лежащий рядом.
— И о чем ты хочешь со мной поболтать?
— О многом, — она прищурилась, сорвала травинку, сунула в рот. — Как там, на Земле? Кем ты там был, как жил, есть ли у тебя девушка…
— Подожди, это ты мне вопросы задаешь! И при чем моя личная жизнь? Я же не спрашиваю тебя о твоем Жане!
Илона подняла бровь.
— Брось, какой он мой! Да и что о нем говорить, и так все видно: избалованный ребенок тридцати двух лет, страдающий снобизмом. Стоит небось сейчас перед зеркалом и отрабатывает аристократические жесты. А какой он граф? Отец его титул поставками оружия заработал, а раньше в каком-то захолустном мирке интендантом служил да умудрился продать столько со складов, что и за один процент расстреляли бы, если б не унес вовремя ноги. А теперь смотри: фу-ты ну-ты, аристократ, входит в городской совет Столицы…
Ага, так Жан еще и граф!
— Ну, я не знаю, что такое Столица, но кандидатура смазливого графа с хорошим доходом и связями, по-моему, весьма заманчива…
Илона нахмурилась.
— Ты тоже все деньгами измеряешь?
— Жизнь делает нас весьма циничными. Мне, например, их всегда не хватало.
— Для чего?
— Для свободы. Для независимости.
— Независимость деньгами не измеряют, — Илона пристально смотрела мне в глаза, заставляя — ну да! — смущаться.
— Ага, а свобода, это скорее — состояние души… Брось, Илона, ты же знаешь, что человеку практически невозможно быть свободным. Все равно какие-то условности и обстоятельства, привязанности будут оказывать на него влияние, формировать выбор, способы действия…
— Но право делать выбор — это и есть свобода.
— А если я не хочу его делать? Не хочу выбирать из того, что мне предлагают? Даже если я выберу, это не будет моей доброй волей, но безвыходностью. Где же тут свобода?
— Тогда ты должен выбрать мир, где сможешь делать выбор, который не будет разрушать твою личность.
Я откинулся на спину, заложил руки за голову.
— А где такой мир, ты знаешь? Где-то, где живут добрые, разумные и справедливые ящерицы, накопившие опыт миллионов лет созерцания собственных хвостов?
Илона прыснула.
— А ты смешной. Нет никаких разумных ящериц. И мудрых кроликов тоже нет.
— А ты несерьезная. — Я вдруг понял, что до сих пор держу в кулаке огрызок яблока, и раздраженно зашвырнул его подальше. — Ты живешь под папиной опекой, дочь процветающего дельца, мало заботящаяся о том, что будешь есть завтра. Все радости беззаботной юности открыты тебе нараспашку. Тебе не надо было работать по окончании школы, чтобы помочь матери, воспитывающей тебя с сестренкой. Ты никогда не поймешь, что такое первые джинсы, купленные на заработанные тобой деньги, зачем? Ведь папа купит тебе все, только пожелай! Не поймешь, как радуется мама, когда ты оплатишь счет за квартиру и страх вызова в суд за неуплату отступит от семьи, как радуется сестра-малышка купленной тобой для нее кукле, которая уже давно есть у всех ее подружек, и как она опечалится, когда обнаружит, что это не такая кукла, а дешевая китайская подделка — на другую у старшего брата просто денег не хватило, — а подружки не преминули ее за это высмеять… Не поймешь, что такое, когда ты пригласил любимую девушку в кафе, и у тебя кусок не лезет в горло, а в желудке ледяная глыба от того, что ты не знаешь, хватит ли тебе денег рассчитаться за заказанный ужин…
Я осекся. Что-то Илона подозрительно притихла. Обиделась?
— Я не умею разговаривать с девушками, — извиняющимся тоном пробормотал я, поднимаясь.
Илона сидела, обхватив колени руками. Пристально глядя на меня.
Точно, обиделась. Понять бы выражение ее глаз…
— Знаешь, — сказала она, помолчав, — я бы очень хотела, чтобы у меня был такой брат.
— Ты что, уже себе родственников выбираешь? — Это был Вержбицкий, подошедший незаметно, или это я в запале собственной тирады не услышал его грузной поступи? — Значит, моя дочь, зная, что я ищу гостя, похищает его и прячет подальше для собственного развлечения?
«Ага, — подумал я, — и подальше от гаража!»
— Значит, так, — Вержбицкий невозмутимо плюхнулся прямо на траву. — Мне уехать нужно. Срочно.
«Так, а гараж неубранный стоит…»
— Это противоречит моему гостеприимству, но обстоятельства того требуют. Так что я распорядился, чтобы тебе ни в чем отказа не было: хочешь — окрестности изучай, поохоться, рыбу там полови… а хочешь — в городок подайся, там найдешь чем развлечься. Только советую, — пан Стах ткнул меня здоровенным пальцем, отчего я чуть не опрокинулся на спину, — окрепнуть малость, прежде чем в омут утех бросаться. Ну, думаю, Илонка за тобой присмотрит, — пан Стах подмигнул прозрачно-голубым глазом, усмехнулся в усы. — Я-то рад из-под ее тирании выскользнуть на недельку, а там, гляди, и Данилыч прикатит, сподручнее будет от нее отбиваться!
