— Чего ты там бормочешь?
— Заткнись, Санек! — взревел Данилыч, и я услышал звук удара: видимо, Данилыч, не глядя, отмахнувшись назад, угадал в Санькину репу. Хорошо так двинул, судя по звуку, от души.
— Ой, Данилыч, совсем озверел?! — завопил Санек, своим криком окончательно выбивая меня из колеи Проезда.
Я открыл глаза.
Перед машиной простиралась ровная дорога, не Дорога, а обычное серое полотно, пестревшее неровностями в ярком свете фар.
— Вали, на хрен, из кабины! — рявкнул Данилыч на держащегося за левую щеку Санька. — Проходимца с пути сбить, когда он к Переходу готовится, — это ж каким болваном тупорылым надо быть! И сиди в каморке до самого Шебека, чтобы духу твоего здесь не было!
Автопоезд резко затормозил.
— Данилыч, так ничего же страшного! — Санек понял, что подпакостил нам всем, но пытался сделать вид, что это рядовая случайность, которую легко исправить. — В крайнем случае, возьмем Привратника, заплатим — деньги у нас есть!
— Я лучше штурмана возьму нового! — продолжал кипятиться Данилыч. — И думал же, что не надо тебя брать на сложное дело… нет, взял, дурная голова. Показалось что ты посерьезнее стал в последнее время… Ошибся! Теперь возвращаться на новый заход надо будет…
Санек, более не споря, выскользнул из кабины и побежал вдоль автопоезда.
— А кто такой Привратник? — спросил я Данилыча, с интересом наблюдая, как тот виртуозно разворачивает автопоезд обратно к поселку вдоль Дороги.
— Местный Проходимец, проводящий транспорты через Проезд за круглую сумму, — ответил Данилыч, разгоняя «Сканию» при виде людей, выскочивших нам навстречу из-за придорожных лавок. Люди махали нам руками с какими-то плакатиками, что-то кричали, видимо предлагая всяческие услуги.
— Только этот наем Привратника действительно очень дорог, и необязательно, что Привратник находится с этой стороны Проезда. Если же он в другом мире, с той стороны, то, возможно, придется несколько дней подождать, пока он появится здесь с нанявшим его транспортом. Да ему еще отдохнуть надо будет: в Привратники обычно пожилые Проходимцы идут, те, что по всей Дороге кататься сил уже не имеют, да и не хотят, наверное… хотя, — Данилыч почесал седой висок, — я таких не знаю, чтобы по Дороге не скучали.
Я молчал, пока мы проезжали поселок и разворачивались снова. Собирался с силами. Ведь, как я понял, мы собирались предпринять вторую попытку пройти на Шебек.
— Ты вот что, — остановил автопоезд Данилыч, — может, отдохнешь? Ну, переночуем в местном трактире, заправимся заодно — баки почти пустые, а завтра снова отправимся. Главное, чтобы ты не разочаровался в своих силах, в своем призвании. А то реабилитация много времени может занять, а время для нас сейчас — решающий фактор.
Я, в очередной раз удивляясь лексикону Данилыча, не соответствующего вроде бы профессии водителя, покачал головой:
— Давай еще раз попробуем: мне самому попытаться хочется, да и умыть тех, кто наш неудавшийся переход видел. Только, Данилыч, — водитель изобразил усиленное внимание, — а местные не будут помехой со своими криками?
— По Дорожному Кодексу, помешавший переходящим между мирами выплачивает круглый штраф плюс — оплачивает услугу Привратника, если потребуется. А требуют этого обычно всегда, — Данилыч ухмыльнулся: — Ни один торговец из своей лавки и носа не покажет, можешь не сомневаться. Видишь: поняли, что мы хотим еще попытаться, и все попрятались. Нам нужно будет только не забыть с Санька после штраф содрать: пусть серьезнее становится! Вычту, наверное, сразу при выдаче зарплаты, а то потом скажет, что все деньги уже куда-то ухнул. Было дело…
— Поехали, — потянул я его за рукав.
— Ты на меня внимания не обращай: бормочи все, что тебе надо, — Данилыч тронул автопоезд с места. — Хоть песни пой.
Я не отвечал, сосредотачиваясь на ощущении Проезда, снова закрыл глаза и сказал твердо:
— Мы пройдем, Данилыч.
Данилыч ничего не ответил, видимо поняв, что эти слова были сказаны больше для меня, чем для него.
Я продолжил потихоньку готовиться к невидимому Проезду, настраивая себя на него, представляя его как балку, куда уходит тропинка, чтобы снова вынырнуть на другой стороне, ярко освещенной солнцем. Я словно ощутил, как сбегаю с резкого откоса, набирая скорость, справа блестит Днепр, а я погружаюсь в прохладную после накаленного дневным солнцем берега тень и снова, используя набранную инерцию, поднимаюсь по противоположной стороне балки под лучи солнца, где на глинистой вершине выцарапано «Шебек».
Яркое солнце било в глаза после темноты балки. Блеск Днепра прямо ослеплял, заставляя щуриться, выжимая слезы.
Какой Днепр?!
Море, море без края. Со всех сторон до самого горизонта. Небо и море. Две бесконечные плоскости, уходящие вдаль, и даже не видно, где они сходятся: какой-то размытый здесь горизонт…
Небо и море.
И между ними — Дорога.
Прямая как стрела, как луч света, огненно-оранжевая, рассекающая пространство, словно отделяющая небо от моря, висящая тонкой лентой, не опираясь ни на какие видимые фермы. По крайней мере ничего, кроме оранжевой поверхности Дороги, я не наблюдал.
Я осторожно глянул вниз из бокового окна: внизу, на непонятно каком отдалении, блестела морская гладь, от падения в которую никакая видимая преграда нас не удерживала: Дорога просто обрывалась по краям, словно действительно была туго натянутой лентой. Какие-то транспортные средства проносились мимо нас, стремительно уходя вдаль по дорожному покрытию, не давая рассмотреть себя из-за огромной скорости.
Данилыч, изумленно матерясь, сбавлял понемногу скорость автопоезда: его, по-видимому, висящая в пустоте Дорога тоже немного выводила из себя, заставляя излишне осторожничать.
— Ты, Данилыч, останови, пожалуй, — попросил я его, понимая, что мне надо немного успокоиться, прийти в себя от… нет, не от обилия впечатлений — от одного, но поражающего воображение явления. Да и какая-то усталость после Проезда была…
— И то правда, — живо отозвался Данилыч. — Тут покурить бы не мешало, а то и съесть что-нибудь, чтобы успокоиться.
«Скания» остановилась. Я открыл дверцу и захлебнулся морским ветром, несколько раз вдохнул запах моря, успокоился и осторожно — нет, не спрыгнул — спустился на оранжевую поверхность, понимая, что эта осторожность — глупость: Дорога выдерживает автопоезд со мной внутри — выдержит и меня без автопоезда…
Отходить от «Скании» не хотелось, словно машина была единственным надежным, непоколебимым предметом вокруг, словно она не стояла на той же Дороге, что и я. Наконец я решился и рискнул подойти к краю Дороги, прилег на живот, борясь с легким головокружением, возникающим от понимания, что я нахожусь на тонкой — в десяток сантиметров — полосе, которую, как я обнаружил, вцепившись пальцами за эту самую толщину в десять сантиметров и заглянув за край, действительно, ничто не поддерживало. По крайней мере мои глаза ничего не видели.
