— Давай-давай! — Нэко строго взглянул на сестру, повернулся ко мне: — А у тебя вид довольно неплохой, надо заметить: куртка как новая, только штаны немного перепачканы… Пистолет-пулемет тоже спрячь: не ровен час, на патруль натолкнемся, хотя в этих кварталах их практически не бывает. А гиверу с рук не спускай, чтобы не кинулась на кого. Здесь народ серьезный проживает: начнут палить, а потом только разбираться будут… Я сейчас схожу проверю выход в переулок, и пойдем дальше. Так, Алексей, маску тоже оставь: может пригодиться в дальнейшем, так что сунь ее куда-то так, чтобы она не выпала. Теперь вот что…
Он протянул мне небольшую коробочку.
— Вставишь в ухо и прилепишь на наружную сторону зубов нижней челюсти. Будем на связи — это важно.
В коробочке оказались две розовые, словно сделанные из непрозрачного силикона, штуковины. Одну, которая определенно была внутренним динамиком, я довольно успешно засунул в правое ухо, но со второй — изогнутой и плоской, я немного повозился.
— Да нет, — объяснял Нэко, — глубже засовывай, практически на десну.
Я наконец пристроил тонкую полоску, плотно присосавшуюся к десне, пошевелил губами… Ничего, ощущение терпимо, хоть и необычно.
— Снаружи не видно? — спросил я у Ками, надеясь на то, что она, как девушка, окажется более щепетильной в вопросах внешности, чем ее прагматичный брат.
Та равнодушно кивнула, практически не взглянув на мою нижнюю губу, ничуть не уменьшив мои опасения, что я теперь стал похож на Хосе-Игнасио из старого бразильского сериала…
Нэко ушел, скрывшись за поворотом коридора, и Ками, зыркнув исподлобья на меня, нехотя вылезла из своего не по росту большого комбинезона, оставшись в штанах и футболке. Поверх футболки на ней был надет довольно толстый жилет с многочисленными карманами. Ками завернула в комбинезон свое оружие и прибор ночного видения, добавила туда же шапку с респиратором и, с сожалением вздохнув, засунула все это под крышку люка. Я с удивлением обнаружил, что ее черные волосы заплетены в четыре довольно длинные и толстые косы, две из которых лежали на спине, а две были перекинуты на грудь. Фигура у нее тоже была ничего, и я подумал, что действительно грех держать такую симпатичную девушку в грязных заводских внутренностях, вместо того чтобы она сияла цветочком где-нибудь на улицах Верхнего города или, скажем, на каком-то пляже. Мои умиротворенные размышления были тут же разрушены появлением из-под жилета внушительного ствола: Ками достала здоровенный двуствольный пистолет и проверила его состояние, щелкнув затвором. Повертела немного в руке, словно не видела долгое время…
— Можно? — Я протянул руку.
Девушка неохотно вложила в мою ладонь довольно тяжелое оружие, и я принялся рассматривать машинку для убийства. Пистолет был двухкомпонентным: верхний ствол потоньше, нижний — толще раза в два, а то и больше. Длинная обойма в рукояти придавала ему сходство с мини-«узи», да только толстый барабан револьверного типа сводил на нет всю схожесть, да и линии дизайна намного превосходили облик известного израильского шедевра. Как я понял, нижний ствол был либо для дроби, либо для небольших гранат. Небольшой коллиматорный прицел придавал еще больше необычности этому стрелковому гибриду, с которым Ками, похоже, не хотела расставаться надолго.
Из-за угла появился Нэко, улыбнулся.
— Пойдем, в переулке спокойно.
Я вернул игрушку, подозвал Маню, взял ее на руки. Идти до выхода в переулок оказалось всего ничего: свернуть за угол и пройти пару метров до приоткрытой двери. Я даже прищурился, когда в глаза, привыкшие к темноте туннелей и слабому свету тактических очков, ударил такой яркий сейчас свет переулка Нижнего города. Дверь в переулок выходила на небольшую лестничную площадку, на которой стояли несколько человек в замусоленных серых комбинезонах, не обративших, впрочем, на нас никакого внимания: они курили какую-то сладковато пахнущую дрянь и неторопливо переговаривались на шебекском.
Спустившись по лестнице и выйдя из переулка, мы оказались на довольно оживленной улице. Стены домов были увешаны какой-то рекламой, народ толпился возле подпирающих стены прилавков и лавок, посредине улицы иногда с ревом, иногда с тихим гулом проплывали различного типа и состояния транспортные средства, проезжали мотоциклисты на каких-то подобиях «метлы». Словом, жизнь кипела, хоть и не шла ни в какое сравнение с шикарным блеском Верхнего города. Если немного пофантазировать, то можно было даже себя представить где-то на Земле, на оживленной приморской улице, с ее киосками и прилавками сувениров. Вот только когда я поднимал голову, то уходящие ввысь и часто соединяющиеся мостиками и переходами стены моментально выбивали всю земную фантастику из головы. Небо здесь было как в древних представлениях о строении мира — твердым; только не хрустально-чистым, а грязно-серым, светящимся кое-где отражателями света из Верхнего города, который сейчас, надо полагать, купался под лучами полуденного солнца. Но даже и на этой тускло освещенной улице как-то не верилось в то, что где-то совсем рядом проходят погруженные во тьму органы гигантских заводов, служебные туннели, узкие вентиляционные шахты и огромная полость, заполненная зеленым туманом, где по трубам в поисках утечек ползают мокрицы-роботы, вызывающие при случае летающие охранные автоматы… И где-то там, по всему этому гигантскому кишечнику мегаполиса, бродит сбежавшая из зоопарка гивера, охотится на огромных толстых крыс и иногда на людей.
Я так задумался и запутался в мыслях и образах, что не замечал, что толкаю людей, налетаю на прилавки, спотыкаюсь о какие-то коробки… Очнулся я только тогда, когда Нэко предложил мне сесть на заднее сиденье в фиолетовое такси, представлявшее собой практически такую же колымагу, на которой мы уходили от полицейской погони. Сам он сел со мной, а Ками устроилась рядом с похотливо поглядывающим на нее бровастым и бритым наголо шофером.
— Куда? — спросил он и плотоядно облизнул полные, резко очерченные губы. Его черные глаза-маслины мерзко поблескивали жирной тусклой пленкой, и было понятно, что в своих примитивных и скользких мыслях он уже содрал с Ками всю одежду и переспал с ней всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Я даже бросил на девушку испуганный взгляд, ожидая увидеть на ее коже какую-то слизь от его мерзкого ощупывающего взгляда, но Ками, совершенно сухая и невинная, вдруг приветливо улыбнулась этой похотливой жабе и игривым голоском сказала:
— На медицинский, приятель.
Глаза-маслины прямо заструились сальным блеском, и шофер, трогая свою фиолетовую колымагу с места, поинтересовался, совершенно не обращая внимания на меня и Нэко, молча сидящих сзади:
— А по какому такому поводу такая куколка едет на проспект Медиков?
— Грудь хочу увеличить, — сладко пропела Ками, качнув плечами, и я понял, что эта девица еще и неплохая актриса вдобавок ко всему, хотя… какая девушка не актриса, если ей нужно чего-то добиться от мужчины?
Таксист неторопливо вел машину среди довольно загруженного разным транспортом потока и продолжал щупать девушку масленым взглядом. Я подумал при этом, что Нэко странно спокоен, ведь если бы кто-то так оглядывал Илону, то мне было бы ужасно неприятно: если уж по отношению к практически незнакомой мне девушке меня раздражает и злит такое проявление животной… хотя нет — на такую похоть способны только люди! Такая похоть не является тем восторженным обожанием, которое испытывают влюбленные, не является она также и восхищением нормального мужчины при виде красивой женщины… Нет, она воспринимается как что-то материальное, осязаемое, липкое…
