«Все, — мелькнула мысль. — Вылетел с трассы».
Я внутренне сжался, ожидая удара, осознать который мне уже не придется. И удар не замедлил последовать, потом еще один, потом — еще… «Метла» скакала словно мячик, на котором безвольной куклой болтался я, ничего не понимая, потеряв всякое ощущение реальности.
Наконец я понял, что тону. Тону, увлекаемый тяжестью машины, уши стало давить, вода, отыскав щели между горловиной костюма и шлемом, залила лицо. Я непроизвольно рванулся, лихорадочно тыкая в район пояса, где находилась скоба отсоединения костюма от седла. Наконец я почувствовал, что свободен от «метлы», и начал подниматься к поверхности, привычно ощущая, как падает давление в ушах. Все-таки мое увлечение нырянием с длительной задержкой дыхания, которым я особенно любил заниматься в Крыму, собирая мидии и рапаны на каменистом дне Черного моря, не прошло даром. Да и вода, которая попала в мой рот, была морской, солоноватой. Я вовремя сообразил, что шлем не даст мне вдохнуть воздуха, даже если я умудрюсь поднять утяжеленную им голову над водой, и я ухитрился, уже видя радужные пятна перед глазами, отстегнуть пряжки и скинуть опасную теперь для меня сферу. Вода распахнулась перед моим лицом, воздух хриплым и жадным комом ворвался в легкие.
Я жил. И я дышал.
Меня окружала все та же непонятная темнота, словно я провалился сквозь основание спортивного комплекса в какую-то подземную пещеру, полную морской воды. Если только это не являлось очередной подлой уловкой организаторов соревнований.
Постепенно я восстановил дыхание и даже умудрился немного отдохнуть на спине, благо компенсационный костюм довольно плотно прилегал к телу и не намокал, даже немного помогая держаться на воде благодаря каким-то пустотам в своей конструкции. Во всяком случае, опасность глупо утонуть мне не угрожала. По крайней мере в ближайшее время.
Я попытался кричать, надеясь, привлечь к себе внимание, но скоро прекратил эти попытки, так как вдруг понял, что если до меня не доносятся даже отголоски рева толпы и шум гонки, то и мой голос вряд ли кто услышит.
Правда, пару раз мне почудился какой-то отголосок, словно кто-то тоже кричал с поверхности воды, но, как я ни прислушивался, мне не удалось больше ничего услышать. В конце концов я списал все на свои перегруженные нервы и постарался хоть немного успокоиться, чтобы мыслить и реагировать адекватно, считая, что если какой-то крик или шум будет иметь место, то я и так его услышу. Оставалось всего ничего: понять, где я нахожусь, и от этого отталкиваться в своих действиях. Напрасно я старался что-то придумать: ничего путного в голову не приходило, и я даже стал впадать в панику, особенно осознав, что вода, в которой я находился, не была неподвижной, но медленно перекатывалась длинными невысокими волнами, приподнимая и опуская меня плавно, словно я находился в море или океане.
Наконец я осознал, что вижу грань между более светлым небом и темной водой. И если я различал небо, то это значило, что я действительно нахожусь не в комплексе и даже не под ним. Голова начала кружиться от попыток понять произошедшее со мной, и я решил просто оставить эти попытки и спокойно воспринимать все как должное, чтобы сохранить трезвость рассудка и не потратить зря сил. Конечно, существовала возможность того, что я просто брежу, валяясь под воздействием наркотических веществ на больничной койке, после того как разбился, вылетев с тройной петли. Вариант того, что я нахожусь во власти какой-то пространственной имитации, которую, возможно, умели создавать техники Шебека, и весь следящий за гонками народ потешается сейчас надо мной, наблюдая на экранах мою перепуганную и недоумевающую физиономию, тоже имел право на существование. Равно как и то, что я уже умер и нахожусь в каком-то мокром чистилище… хотя последнее было наименее вероятным, если учитывать то, что я оставался одетым в компенсационный костюм, который не должен бы был остаться на моей душе или, если угодно, духе.
«Итак, — рассуждал я неторопливо. — Я нахожусь в каком-то море, весьма реальном по ощущениям, по-видимому — далеко от берега, и мне нужно сделать все возможное, чтобы как можно дольше продержаться на воде и каким-то образом обратить на себя внимание, возможно, проходящих мимо судов».
Вода, спокойно поднимающая и опускающая мое бренное тело, была довольно теплой, и мне не грозила опасность замерзнуть, да и костюм неплохо держал тепло. Гораздо хуже было то, что в голову начали лезть непрошеные и несвоевременные мысли о каких-то акулах или других морских хищниках, заставляя меня испытывать сильнейшее желание очутиться на твердом берегу, как можно дальше от этой темных и, очень может быть, глубоких вод.
Ни берега, ни каких-то судов я действительно не наблюдал, хоть и старался, по возможности выпрыгивая из воды, оглядеть окрестности. И в окружающей меня картине низких покатых волн и темно-серого неба было лишь то разнообразие, что один из краев неба был немного светлее, чем остальное пространство, что наводило на мысль о том, что в той стороне, скорее всего, должно было вставать солнце.
«Хотя, — неспешно пришла в голову догадка, — в той стороне попросту могло находиться какое-то поселение».
Я уже начал подумывать о том, чтобы потихоньку погрести в ту светлую сторону, как вдруг заметил довольно быстро движущийся ко мне огонек. Огонек разрастался, приближаясь, и вдруг разделился на несколько разноцветных светящихся точек.
Точно, какое-то летающее средство!
Я подождал, пока летающий аппарат не окажется поближе, и заорал во всю силу своей глотки, приложив ладони рупором ко рту, чтобы хоть как-то направить звук в сторону возможного спасения.
Аппарат, уютно и заманчиво посвечивая огоньками, действительно, как будто только моего окрика и ждал, начал с басовитым гулом спускаться вниз, так что я даже испугался, что он придавит меня своим округлым днищем, хотя как можно придавить тело, свободно плавающее в воде? Разве что скорость должна быть немалая… Что-то в форме чернеющего между габаритных огней корпуса мне показалось знакомым, я вроде недавно что-то такое видел…
Вспыхнул ярчайший свет, пронизав вертикальным столбом бутылочно-зеленую воду, что-то зашипело негромко на фоне возросшего рева двигателей. Полетела густая водяная пыль. Я прикрыл ладонью глаза, больше от слепящего света, чем от пыли. Сквозь пальцы заметил, как кто-то протягивает мне руку из слабо освещенного овала двери на корпусе накренившегося аппарата.
— Ну, епсель-мопсель! — раздался до боли знакомый голос, скороговоркой пересыпающий слова. — Ты собираешься выбираться или нет? Или тебе купаться понравилось?
Я выскочил по грудь из воды, ухватился за протянутую руку, уперся ногой во влажный борт. Человек крякнул, поднатужился, потянул меня вверх. Протянулась еще пара рук, вцепилась в одежду. Я перевалился в кабину, встал на карачки, поднял голову.
— Блин, Леха, — произнес, покачивая головой, все еще держащий меня за одежду Санек. — Ты сам-то хоть понял, что с тобой произошло? Ты это специально или по рассеянности такие вещи сотворяешь?
— Какие именно? — слабо спросил я, заползая в глубокое кресло с помощью знакомого лейтенанта, которого я видел на катамаране капитана Чаушева, сиречь Икевы Джангата. — Какие вещи я сотворяю и где вообще вы меня подобрали?
