И теперь они со мной. На душе становится легче. Наконец-то я знаю, чей шепот приносит ветер с тех самых пор, как мы приехали в Пустоши. Они ждут своего часа. Придет время, и они заберут меня. Я устала. Скоро уже не смогу их отгонять.
Они совсем осмелели. Пускаются на свои штучки, даже когда рядом со мной едет Эмми, или Лу, или Томмо. Сегодня утром одна тень шмыгнула через дорогу под носом у Гермеса. Если б я не дернула поводья, он бы ее растоптал.
По ночам я стараюсь не спать. Пока я не сплю, они меня не возьмут. Не отнимут меня у Лу, Эмми и Томмо. Или их у меня. Пока я не засну, мы в безопасности.
Но иногда усталость одолевает, и тогда мне снится Джек. Бредовые, рваные сны… а может, видения. Всегда одно и то же. Джек угодил в ловушку в темноте. Нет, не так. Сама темнота — ловушка. Я бегу по коридорам, потом вверх по длинной лестнице. Открываю дверь. Ищу Джека, зову его по имени. И не нахожу.
Ни разу я не отыскала Джека.
Черные тени днем, черные сны ночью.
Ночи и дни сливаются в сплошную полосу. Только солнце встает и заходит, а не то я бы вообще не разбирала, где сон, где явь.
* * *
Я бегу. Надо найти Джека. Он здесь, я знаю.
Передо мной длинный темный коридор. Горят факелы. На каменных стенах мечутся рваные тени. Тишина полная, слышно только мое дыхание. В руке у меня Сердечный камень. Горячий. Значит, Джек где-то рядом.
— Саба.
Голос прилетает с порывом сквозняка. Факелы мигают. Я останавливаюсь. Каменная винтовая лестница уходит круто вверх.
— Саба. Саба.
Голос отдается эхом в позвоночнике. Проникает в глубь меня. Голос Джека. Или… нет? Знаю только, что слышала его раньше. Не помню, когда и где.
Стискиваю камень в руке.
— Джек! — Хватаю со стены факел, поднимаю выше. — Это ты? Жди меня, я иду!
Скорей, скорей, скорей… Его голос щекочет мне шею, посылает мурашки по коже. Бегу по ступенькам. Наверху лестницы дощатая дверь. Старая уже, вся поцарапанная.
Камень обжигает мне кожу. Джек совсем рядом, за дверью. Стук сердца. У меня в голове, и вокруг, со всех сторон. Такой громкий.
— Джек, — зову я. — Ты там?
Поворачиваю ручку. Открываю дверь.
Ветер вырывает ее у меня из рук, срывает с петель. Я вскрикиваю. Еле удерживаюсь на ногах. Дверь улетает во тьму.
Передо мной пустота.
Я на вершине башни. Вокруг зубчатые горные пики. Внизу бездонная пропасть. Пусто, черно, беспредельно.
Я цепляюсь за дверной косяк. Ветер толкает меня, дергает за платье, визжит от злости.
— Джек! — кричу я. — Джек!
А потом я падаю. Вниз. Вниз. Вниз.
* * *
Сегодня Лу не давал нам передышки. Мы ехали, пока не выбились из сил. Уже в сумерках разбили лагерь под громадной красной скалой. И даже здесь до нас добирается резкий неотвязный ветер. Налетает с визгом, обжигает огненным дыханием. Облака несутся по небу. Разбиваются о лунный лик. Звезд сегодня не видно. Где-то поблизости воет волкодав.
Я пристроилась на краю лагеря, спиной ко всем. Увидят — прибегут расспрашивать. Они и так за мной постоянно следят. Ничего сделать невозможно, чтобы не прилезли разнюхивать, в чем дело.
А мне надо оттереть кровь с ладоней. Терла хвощом, промывала отваром мыльного листа, ничего не помогает. Засохшая кровь темная, почти черная. И под ногти забилась. Я сегодня заметила, после разговора с Эпоной. Наверное, испачкалась, когда разделывала диких собак. Надо отчистить, пока Лу не увидел. Он такой чистюля.
Выковыриваю кровь из-под ногтей щепкой.
— Ну давай, — бормочу себе под нос, — вылезай оттуда, зараза!
Ничего не получается. Хватаю шершавый камень, тру ладони, запястья. Черт, ну почему не сходит? Стиснув зубы, тру сильнее. Оглядываюсь через плечо, не смотрит ли кто.
А они все на меня уставились. Томмо, Лу и Эмми. Сидят у костра с жестянками в руках.
— Что? — спрашиваю.
— Томмо три раза тебя звал, — говорит Лу.
Подхожу к ним. Они уже доедают. Томмо накладывает мне в жестянку рагу из волкодава.
— Ух, какая вкуснятина, — говорю. — Я такая голодная, сапоги бы съела.
Все вранье. Мне все эти дни совсем не хочется есть. Я свою долю каждый раз потихоньку скармливаю Нерону.
Беру жестянку, а Томмо вдруг спрашивает:
— Саба! Что у тебя с руками?
Я быстро прячу их за спину. Лицо горит. И шея, и грудь. Томмо увидел пятна. Понял, что это такое. Теперь все узнают.
Эмми и Лу подскакивают ко мне. Лу вытаскивает мои руки из-за спины, переворачивает ладонями вверх. Все дружно ахают.
— Божемой, Саба! — ужасается Лу. — Они все в крови! Что ты с ними сделала?
— Я их мыла, честное слово, — отвечаю. — Мыла и терла, я очень старалась, но пятна никак не сходят. Прости меня, Лу.
— Дурочка ты, — говорит брат. — Нет никаких пятен. Ты кожу до мяса содрала.
Смотрю на свои ладони. И правда, кожа ободрана. А засохших до черноты пятен нет. Только свежая кровь.
— Они были, — говорю. — Клянусь, были пятна.
— Так, хватит! Эмми, тащи сумку с лекарствами, — велит Лу. — Томмо, принеси горячей воды. Саба, иди сюда.
Он усаживает меня на землю. Закутывает в одеяло.
Эмми прибегает с котомкой, где у нас лежат всякие травы, целебные листья, мази и настойки. Томмо приносит миску с водой. Эмми, встав на колени, бережно промывает мне руки.
— Я постараюсь, чтобы не очень больно было, — говорит сестренка.
Лу и Томмо сидят рядом, наблюдают.
— Что такие серьезные? — спрашиваю. — Плохо все со мной?
— Саба, объясни, что происходит? — просит Лу. — И не ври больше. Скажи наконец правду.
— Мы хотим тебе помочь, — поддакивает Томмо.
— Не надо мне помогать, — огрызаюсь я.
— Ты стараешься отмыть кровавые пятна, которых нет, — говорит Лу.
— Ходишь во сне, — прибавляет Томмо.
— Тебе мерещится всякое, — говорит Эмми, не глядя мне в глаза. Ее чуткие пальцы смазывают мои израненные ладони полынной мазью, перебинтовывают полосками ткани. — Вот как сегодня, — продолжает Эмми. — Ты вдруг прямо вся дернулась. Увидела что-то. А может, кого-то. Кто-то бежал впереди лошадей, так? Я ничего не видела. Там и не было ничего, а ты все время что-то видишь.
— Скажи, кого ты видишь? — спрашивает Лу.
Грудь словно железным обручем сдавливает.
