И все-таки главным для нас было, что все мы живы. Как уцелели во всех этих передрягах — неведомо. Еще и Лу освободили, братика моего любимого. Голова кругом пошла от радости, а о прочем мы и думать забыли.
Например, как попасть туда, куда мы собрались.
От большого ума взяли и спросили дорогу у первого встречного, кто попался на пути. Парень на верблюде, из тех, что солью промышляют. Он как раз возвращался с больших соляных озер. У нас в котомках было негусто, смогли ему отдать только пряжку для пояса да пару шнурков. А он нам — полбурдюка соли и совет — ехать напрямки через Пустоши. Сказал, так быстрей всего доберемся. Мы и поехали. Думали, он знает, о чем говорит.
За пряжку да шнурки хорошего совета не купишь. Он нам не объяснил, почему эти края зовутся Пустошами. Не предупредил о мертвой воде. И что дичи днем с огнем не найдешь. И о зачумленных свалках Разрушителей, что тянутся на целые лиги. И о тех местах, где земля вдруг проваливается под ногами. Идешь себе, и вдруг хоп! — летишь в яму к мертвякам.
Я первая свалилась. Мне уже приходилось оказываться по шею в человеческих костях. Кажется, должна бы привыкнуть. А вот нет, не привыкла.
Смерть мне надоела до смерти.
Потом провалился Смелый, жеребчик Лу. На счастье, Лу не в седле сидел, а вел коня в поводу. Но правую ногу Смелый подвернул. Неделя прошла, а все еще хромает. Вот и сидим здесь, пока не поправится.
Может, Эмми права. Пустоши нас не отпускают. Не так давно я бы и слушать не захотела, что болтает моя девятилетняя сестренка. А сейчас так просто отмахиваться не стану. Есть у нее чутье.
Одно точно: место здесь нехорошее. Тени ложатся там, где их вроде отбрасывать-то нечему. Иногда заметишь краем глаза движение, думаешь, Нерон или еще какая птица, обернешься — никого. И еще… разные звуки. Будто шепчет кто-то, не знаю.
Другим ничего не говорю. Попробовала, хватит. Все стали искать, ничего не нашли и давай на меня коситься. С тех пор держу рот на замке.
И сплю плохо. Давно уже, я вообще-то привыкла, но с тех пор, как погибла Эпона, еще хуже стало. Зато могу присматривать за нашими. За Лу, и Эмми, и Томмо. Пока я не сплю, их никто не заберет.
Чаще всего я смотрю на брата. Лу спит беспокойно. И часто бормочет во сне. Слов не разобрать почти.
Иногда он плачет. Как маленький. Это хуже всего. Я реву вместе с ним. Не могу удержаться. На моей памяти Лу всего один раз плакал, когда Ма померла. Ему тогда восемь было. Мы вместе с Па наплакали, наверное, столько, что три раза можно наполнить до краев Серебряное озеро.
Так, пора за работу. Скоро в лагере проснутся, в животе у всех пусто. Сегодня моя очередь охотиться. Все сгодится — ящерицы, сумчатые крысы, змеи. Я не особо разборчивая. Лишь бы только не кузнечики. Я уже три раза приносила с охоты кузнечиков, потому что… В общем, всем уже надоело жуков хрумкать.
Что-то я не пойму, как сюда попала. Далековато от лагеря. Наверное, верхом на Гермесе ехала. Вот он, гнедой жеребец с лохматой шкурой и крепкими ногами, щиплет клочки сухой травы. Только почему я напрочь не помню дорогу? Странно.
Подношу к глазам дальнозор. Осматриваю окрестности. Сколько хватает глаз, тянутся Пустоши без конца и без края. Желтая пересохшая земля. Кое-где торчат серые скалы в красных потеках. Острые грани сглажены ветром.
— Здесь и сам черт заплачет, — говорю я вслух.
Вдруг слышу далекий рокот. Чувствую, как земля дрожит под ногами. Слева что-то мелькнуло. Направляю дальнозор в ту сторону.
— Вот черт, — шепчу я.
С севера приближается длинный ряд смерчей. Небольших, футов сорок в высоту. В жизни такого не видела. Движутся по равнине шеренгой, захватывая по дороге пыль и песок.
Впереди мчится ураганный прыгун. Судя по рожкам, двухлеток. Так и стелется над землей. Смерчи словно гонятся за ним. Не успеет ускакать — проглотят.
Нерон кружит в восходящих потоках воздуха у меня над головой. Я свистом зову его. Ворон спускается. Садится мне на руку.
Я показываю на прыгуна.
— Видел? — спрашиваю. — Вот нам завтрак, обед и ужин на целую неделю.
Нерон хрипло каркает.
— Ты знаешь, что делать, — говорю я. — Гони его сюда. Давай, Нерон, гони его ко мне!
Подбрасываю ворона в воздух. Он мчится наперерез прыгуну. Нерон умница и к охоте привычный. Вообще считает себя ястребом, а не вороном. Заставит прыгуна свернуть, а там уж я его стрелой достану.
Я бегу вниз по склону.
Ноги почему-то не слушаются. Как будто и не мои вовсе. Ничего, я их заставлю. Бегу быстрее. Снимаю лук с плеча. Выдергиваю стрелу из колчана. Ближе к подножию холма из земли выпирает плоский каменный уступ. Оттуда удобно стрелять, а смерчи пройдут стороной, не заденут.
Я на уступе. Вокруг вихрится пыль. Ветер свистит в ушах. Я принимаю стойку, накладываю стрелу на тетиву.
Спокойно, спокойно. Я делаю глубокий вдох. На этот раз все получится.
Нерон гонит прыгуна, взволнованно каркает. Не дает прыгуну свернуть, налетает с криками то справа, то слева. Я уже вижу белое пятнышко на груди прыгуна. Там, где сердце. Идеальная мишень.
Поднимаю лук. Прицеливаюсь.
Руки начинают дрожать. Перед глазами словно яркая вспышка.
Эпона бежит ко мне. Широко раскрывает руки.
И я стреляю. Прямо в сердце.
Холодный пот течет по лбу, заливает глаза. Я смаргиваю. Эпона мертва. Я убила ее.
— Са-а-ба-а… Са-а-ба-а…
Кто-то шепчет мое имя. Сзади, сбоку, со всех сторон. Оборачиваюсь — никого.
— Кто это? — спрашиваю.
Са-а-ба-а…
Это ветер. Смерчи. Только и всего. Спокойно. Целься. Надо убить прыгуна. До него шагов двести, не больше.
Крепче сжимаю лук. Руки ходуном ходят. Как в прошлый раз. И в позапрошлый. Каждый раз такое, когда стрелять соберусь.
И сразу…
трудно дышать
грудь сдавило
в горле сухо
не вдохнуть
воздуха мне
вдохнуть поглубже
не выходит
не могу
вдохнуть
не могу
падаю на колени горло перехватило сердце колотится часто часто
воздуху дайте
не могу дышать в глазах потемнело ничего не вижу…
Нерон.
Кричит.
Предупреждает.
Опасность.
Опасность.
