— Кривой ручей? Заговариваешься, сестричка.
— Нет, правда! У того волкодава голубые глаза и ухо висячее. Один в один, как у Следопыта. Лу, это он, Следопыт, я точно знаю.
— У волкодавов голубых глаз не бывает, — говорит Лу. — У них глаза желтые, вот как у тех уродов. И не приручаются они. Злобные неуправляемые твари. Посмотри на себя, вся в кровище.
Точно, я с ног до головы перемазана в крови. И сапоги, и штаны, и рубаха.
— Следопыт их убил, — повторяю я. — Они на меня кинулись, а он выскочил не знаю откуда, одному сразу горло перегрыз, с другим сцепился… А потом я поскользнулась. Упала, головой стукнулась. Наверное, сознание потеряла. Когда очнулась, Следопыт прямо надо мной стоял, и…
Лу, как услышал «головой стукнулась», разом меня к себе притянул и давай голову ощупывать. И приговаривает: божемой, Саба, что ж ты молчишь-то?
— Ай! — Я его отпихнула локтем. — Подумаешь, шишка.
— Это мне видней, — говорит Лу. Машет пальцем у меня перед глазами — проверяет, нет ли сотрясения. Я вожу взглядом за его рукой.
— Это был Следопыт, — говорю. — Клянусь тебе, Лу.
Брат сжимает мои плечи. Смотрит прямо в глаза.
— Послушай, — говорит. — Ты ударилась головой. Незнамо сколько пролежала на солнцепеке. Привиделось тебе. Померещилось.
— Неправда. Нет. Ничего мне не померещилось.
— Ну сама подумай, — рассуждает Лу. — Как мог Следопыт сюда добраться? До Кривого ручья не одну неделю ехать.
— Да знаю я.
— Ну и какие шансы?
— Понятия не имею, — бурчу я. — Небольшие, наверное.
— Невозможно это, и все тут, — говорит брат. — Лучше скажи, вот это что?
Лу дергает веревку из крапивы, обвязанную у него вокруг правой лодыжки. Опускаю глаза. У меня точно такая же, только на левой. Веревка аккуратно обрезана ножом, вплотную к моему сапогу. А я и забыла, что Лу меня на ночь привязывает. Он это придумал, когда я начала ходить во сне. Сказал, что для моей же пользы. Чтобы не убрела незнамо куда и шею себе не свернула.
— Я проснулся, — говорит Лу, — а тебя нет, и веревка отрезана.
Громко хлопают крылья. Откуда-то сверху мне на голову пикирует Нерон. Я морщусь. Пересаживаю ворона на плечо.
— Наверное, я опять во сне ходила, — говорю.
Лу плотно сжимает губы:
— Хочешь сказать, такая ты ловкая во сне? Веревку перерезала так, что я даже не проснулся?
— А ты думаешь, я нарочно это сделала? — огрызаюсь я.
— Сама и скажи.
— Я… не помню, как обрезала веревку, — шепчу я. — Вообще не помню, как сюда попала.
— Божемой, может, ты и правда во сне. Ну и дела, — качает головой Лу.
— Слушай, я больше ничего не помню, — говорю. — Хотела дичи добыть, а тут ураганный прыгун удирает от бури… Лу, ты такой бури в жизни не видел. Целая шеренга маленьких смерчиков, футов по сорок, не больше, идут с востока и сметают все на своем пути. Неповторимое зрелище!
Мы с братом смотрим на Пустоши. При ярком солнце видно до самого горизонта и даже дальше. Ни одного кустика не сломано. Ни одной кочки не потревожено. Нипочем не скажешь, что тут ночью прошла буря.
— Были смерчи, — говорю я отчаянно, — правда были! Нерон тоже видел!
Оглядываюсь на ворона, как будто он может подтвердить. А он занимается своими вороньими делами, рвет клювом собачий труп, наедается свежатинкой.
Мы с братом смотрим друг другу в лицо.
Лу. Золотой, как солнце. Золотистая кожа, светлая коса до пояса. Глаза голубей весеннего неба. Я совсем на него не похожа. Темноволосая, темноглазая. Ма говорила, что я ночь, а Лу — день. Одинаковая только татуировка на правой скуле. Па сам их нам сделал, отметил нашу избранность. Двойняшки, рожденные под полной луной, да еще и в день зимнего солнцеворота, — такое редко бывает.
Лу встряхивает головой. Подбирает с земли мой нож и лук с колчаном. Свистом зовет коней. Гермес спускается к нам с холма, осторожно выбирает, куда поставить копыта. С ним Рип, конь Томмо. Лу на нем сюда прискакал.
Брат отдает мне оружие.
— Полный колчан, — замечает он. — Значит, ты ни разу не выстрелила. Ни в прыгуна, ни в собак. Почему?
Начинаю отвечать и тут же прикусываю язык. Чуть не ляпнула про дрожь в руках и перебои с дыханием… и вообще. Нельзя грузить Лу своими проблемами. У него на душе и так тяжесть неподъемная. А у меня ерунда, придурь. Пройдет.
— Саба! — окликает Лу. — Почему ты не стреляла?
— Н-не знаю, — отвечаю я.
— Сказать, что я думаю? Не было никакой бури. И прыгуна не было. И волкодава с голубыми глазами, который выскочил незнамо откуда и отбил тебя у собак. Тебе все приснилось.
— Нет, — говорю я. — Нет.
— Прискакала сюда во сне, — рассуждает Лу. — Упала с лошади, треснулась головой. Пока валялась в отключке да смотрела сны про голубоглазых волкодавов, пришли те два пса и третий, кого я отогнал, и подрались. Не поделили мясо.
— Какое мясо? — спрашиваю я.
— Тебя, дуреха! Я вовремя успел, не то на клочки разорвали бы, а стервятники расклевали бы твои косточки.
Я смотрю в небо. Точно, здоровенные грифы уже кружат над дохлыми псами.
— Нет, Лу, — возражаю я, — не так все было. Чем хочешь клянусь, это Следопыт…
— Закрой рот! — взрывается Лу. — Черт возьми, Саба, хватит врать!
Лицо брата горит темным злым румянцем. На виске дергается жилка — Эмми ее зовет сердиткой. С ним все чаще такое случается. Ни с того ни с сего заводится.
— Я не вру, — отвечаю я.
— Правду, что ли, говоришь? — рявкает он.
— Ты, что ли, мне говоришь правду? — огрызаюсь я.
— Черт побери, Саба, — тихо произносит Лу.
Мы смотрим друг на друга. Лицо у брата осунулось от усталости. Под глазами темные круги. Он вдруг словно обмякает, ссутуливает плечи. Злость ушла так же быстро, как и налетела.
— Ну что с тобой делать? — Лу обнимает меня за шею, прижимает к себе. Я упираюсь лбом в его лоб. — Прости, — говорит он. — Не обижайся на меня. Просто… так хочется, чтобы все стало как раньше. Чтобы мы оба снова стали собой.
— Мне тоже, — шепчу я.
— От тебя воняет, — говорит Лу.
— Знаю, — вздыхаю я.
— Да нет, правда, вонь жуткая. Терпеть невозможно. — Лу отталкивает меня. — Иди, отрежь собачатины побольше, — приказывает он. — Часть сегодня зажарим, остальное подвесим, будет вяленое в запас.
Гермес и Рип стоят смирно, к дохлым псам близко не подходят. Я отгоняю камнями стервятников и начинаю кромсать собачьи туши. Лу осматривает лошадей, проверяет уздечки, поправляет попоны, сплетенные из камыша.
