Реза так увлекся работой, что не заметил, как солнце проскользнуло за куполом дворца и исчезло среди вершин видневшихся на горизонте Загроских гор. В комнате стало свежо, и это напомнило Резе, что близятся сумерки. Сердце его забилось быстрее. Пытаясь опередить момент, когда страх по-настоящему овладеет им, он осторожно положил покрытые лаком страницы сушиться на решето. Рядом на полке расположились их собратья — толстая пачка листов, замершая в ожидании финала повествования. Когда Реза закончит свой труд, он сошьет их шелковой нитью и скрепит с обеих сторон прямоугольными кусочками обтянутого холстиной картона.
— И что потом?
Голос раздался, как всегда, в его голове. Реза выпрямился, хрустнув старческими суставами. Он старался дышать как можно ровнее.
— Потом я стану изучать их, — спокойным голосом ответил он, — я буду снова и снова перечитывать каждую историю, пока не запомню их все до единой и не познаю их истинный смысл.
Его слова, казалось, развеселили чудище. Оно появилось бесшумно и тихо сидело в очерченном мелом и золой «загоне» в центре комнаты, глядя на Резу своими желтыми глазами. Реза подавил бившую его дрожь. Вид чудища до сих пор вызывал у него смешанное чувство ужаса и торжества. Когда Реза вызвал его в самый первый раз, он едва поверил в то, что такое могущественное существо можно удержать в узде с помощью нескольких тщательно подобранных слов, начертанных на полу. Слов, которые его неграмотная домоправительница сметет безо всякой злобы или сожаления. Однако сам факт подобного «сдерживания», как полагал Реза, являлся свидетельством глубины его познаний. Ему удалось «привязать» к себе чудище, которому теперь приходилось день ото дня возвращаться до тех пор, пока оно не закончит свое повествование.
— Я стану изучать их, — говорит он. В голосе чудища сквозила злоба. — Но чего он надеется достичь? «Альф Яум» недоступен его пониманию.
Реза поплотнее запахнул халат и расправил плечи, пытаясь принять величавый вид.
— Ты утверждаешь, что это так, однако ваше племя никогда не славилось честностью.
— По крайней мере мы честны перед собой и не жаждем чужого. Человек был изгнан из райского сада за то, что съел один-единственный плод, а ты сейчас предлагаешь вырвать с корнем целое дерево, да так, чтобы ангелы ничего не заметили. Ты просто старый дурак, а Лжец нашептывает тебе в уши.
— Да, я старый дурак, — согласился Реза, тяжело опускаясь на скамью. — Но теперь уже поздно что-то менять. Единственный путь вперед — закончить работу. Дай мне завершить мой труд, и я отпущу тебя.
Чудище жалобно завыло и с силой врезалось в границу круга. Его тотчас же отбросило назад, словно оно столкнулось с невидимой преградой, которую воздвиг Реза.
— Чего ты хочешь? — захныкало чудище. — Зачем ты заставляешь меня рассказывать тебе то, чего мне нельзя говорить? Это не ваши истории. Они наши.
— Они ваши, но вы их не понимаете, — парировал Реза. — Только Адам был наделен настоящим умением мыслить, и только человеки облечены властью давать вещам и явлениям названия и имена. Те, кого ты называешь птичьим царем, ланью и оленем, — всего лишь символы, призванные утаить скрытый смысл. Точно так же поэт может сочинить аллегорический стих о беззубом льве, чтобы высмеять слабого правителя. В ваших историях скрыта тайная сила невидимого.
— Истории — суть смыслы сами по себе, — ответило чудище, издав нечто похожее на вздох. — Вот в чем тайна.
— Я присвою номер каждой части каждого рассказа, — сказал Реза, не обратив внимания на столь угрожающее заявление, — и таким образом создам код, определяющий их количественное соотношение друг с другом. Я обрету власть над ними…
Он вдруг умолк. До него донесся прохладный ветерок, подувший в открытое окно, и запах подсыхающего лака. Реза снова вспомнил жену.
— Ты лишился чего-то очень дорогого, — лукаво произнесло чудище.
— Не твое дело.
— Никакой рассказ, код или тайна на свете не могут воскресить мертвых.
— Я не хочу воскрешать мертвых. Я просто хочу знать… Я хочу…
Чудище внимательно слушало. Его желтые глаза сверлили Резу немигающим взором. Реза вспомнил травяные настои, банки, запах ладана, чтобы очистить воздух, суетливое перешептывание повитух, сновавших у залитой кровью постели и поднимавших чадру надо ртом, чтобы поговорить с ним, стоявшим рядом, беспомощным и охваченным отчаянием.
— Власти над знанием, — закончил он.
Чудище устроилось поудобнее, обхватив подобие колен подобием рук, и посмотрело на него.
— Возьми перо и бумагу, — произнесло оно, — я расскажу тебе последнюю, заключительную историю. Только учти, в ней есть предупреждение.
— Какое именно?
— Когда ты его услышишь, ты станешь совсем другим.
— Чушь какая-то.
Чудище улыбнулось.
— Бери перо, — повторило оно.
Глава первая
Алиф сидел на бетонном подоконнике в своей спальне и купался в лучах жаркого сентябрьского солнца. Его свет преломлялся сквозь бахрому пушистых ресниц юноши. Когда он смотрел на Город, чуть прищурившись, мир казался искаженным рисунком, составленным из белых и голубых ворсинок. А если смотреть вот так слишком долго, начинал болеть лоб. Тогда Алиф закрывал глаза и сосредотачивался на расплывающихся тенях за веками. Возле его ног лежал тоненький хромированный смартфон, пиратский экземпляр. Правда, как именно ему пришлось путешествовать сюда — на запад из Китая или на восток из Америки, — сам Алиф точно не знал. Да его и не сильно интересовали телефоны. Ему доставил его другой хакер, ловко справившийся с шифрами, которыми снабдил аппарат неведомый гигант-монополия, тщательно оберегавший свой патент. На экране высветились четырнадцать посланий, которые Алиф отправил Интисар за последние две недели. Он занимался самодисциплиной и заставлял себя писать ей не более одного раза в день. Но все четырнадцать так и остались неотвеченными.
Он взглянул на смартфон сквозь полусомкнутые веки. Если Алиф сейчас заснет, она может позвонить. Он вздрогнет и проснется от звонка и, конечно, неумышленно столкнет аппарат вниз, и тот обязательно упадет во внутренний дворик. И тогда Алифу придется быстро бежать вниз и искать его в густых жасминовых кустах. Впрочем, эти маленькие неприятности могут предотвратить большую: а вдруг она вообще не позвонит?
— Закон энтропии, — произнес юноша, обращаясь к смартфону. Аппарат продолжал сверкать на солнце и молчать. Далеко внизу черная с рыжим кошка, которая весь день охотилась на жуков в кустах, быстро перебежала двор. Теперь она, сойдя с пропеченной солнцем земли, по очереди поднимала лапы с розовыми подушечками, чтобы хоть немного остудить их. Алиф позвал ее, но кошка сердито заурчала и ловко проскользнула в заросли жасмина.
— Слишком жарко и для кошек, и для людей, — заметил Алиф.
Он зевнул и ощутил во рту неприятный металлический привкус. Воздух казался сгущенным и маслянистым, словно на землю его ровно выдыхала какая-то неведомая машина. Этот воздух насильственно вторгался в легкие, не производя при этом никакого облегчения, а в сочетании с удушающей жарой создавал в организме самую настоящую панику, рожденную инстинктом. Когда-то Интисар говорила Алифу, что город ненавидит своих жителей и пытается задушить их. Она радуется, когда они начинают задыхаться. Именно «она». Интисар почему-то была убеждена в том, что этот город имеет женский род. Так вот, она будто бы помнит еще те времена, когда чистые умы порождали чистый воздух. Это было еще в годы правления шейха Абдель Сабура, который так доблестно сражался с наступлением сюда толп европейцев. Это были годы расцвета великого университета Ямар аль Башира. Или даже еще раньше, во времена дворов Пари-Неф, Ониери и Бес. Да и названия у нее были более ласковые и приятные для слуха, чем сейчас. Ислам принес сюда святой джинн. Ну, по крайней мере так гласит легенда. Город расположен на полпути между обыкновенным миром и Пустым Кварталом, обиталищем гулов и ифритов, которые способны принимать звериное обличье. Город мог бы стать засильем потусторонних обитателей, как сейчас он переполнен туристами и нефтяниками, но этого не произошло. И все из-за того, что святой джинн услышал послание пророка, долго плакал, благословил его и впоследствии был погребен под мечетью Аль Башира.
