Посвежевший и немного успокоившийся, Алиф оделся и зашлепал босыми ногами по коридору, осторожно держа свою обувь двумя пальцами. В кабинете шейх Биляль накладывал сахар в чайные стаканы. Жестяной чайник, кипевший на стоявшей в углу плитке, испускал струи пара. Алиф снял пачку газет со стула, стоявшего у стола, и сел.
— Вот так-то лучше!
Шейх подал Алифу стакан темно-красного чая с плававшей в нем веточкой мяты.
— Теперь ты гораздо меньше похож на разбойника и гораздо больше на того, за кого себя выдаешь. Я думал, ты постараешься одурачить старика и ограбить это богоугодное заведение.
— Я не вор, — ответил Алиф.
— Верю. Однако что заставило тебя прийти именно сюда? Было бы куда умнее найти хорошего адвоката.
Алиф беззвучно рассмеялся.
— Адвокат мне уже не нужен, уважаемый шейх. Скорее всего пора начать обустраивать собственные похороны. Я подумал… да ну, чушь это все…
— Возможно, но все-таки скажи мне.
— Мне казалось, что из мечети они никак не смогут меня вытащить. Особенно из этой мечети.
Лицо Биляля сделалось серьезным. Он отхлебнул глоток чаю, изрядно посмаковав его, прежде чем проглотить.
— Было время, когда ты, возможно, оказался бы и прав, — ответил он. — Но не теперь.
Он перевел взгляд на решетчатое окно. Яркий солнечный свет отбрасывал узорчатые тени на пол и на полы его одеяния.
— Видишь ли, на протяжении многих веков эмиры ответствовали перед нами, — продолжал шейх, — книгочеями из Аль Баширы. Тогда эти стены и вправду служили защитой. Мы преподавали в университете и выступали как судьи для простого народа. Говорят, что в Средние века мы даже возглавляли снискавший уважение банк. Кредит, мой мальчик, — арабское изобретение.
— Я араб только наполовину, — раздраженно возразил Алиф.
— Да? — Шейх удивленно заморгал глазами. — Возможно, что и так. Во всяком случае, эмиры были защитниками. Они охраняли Город, охраняли нас и посылали молодежь воевать, когда та становилась слишком непокорной.
— И что же случилось?
— Нефть, — покачал головой шейх. — Великое и проклятое богатство, лежащее у нас под ногами. Пророк предвидел, что оно погубит нас. И государственность — что это за жуткая мысль, а? Для этих краев она неприемлема. Здесь слишком много языков, слишком много племен, движимых идеями, которые не могли понять лощеные картографы из Парижа. Не понимают теперь. И никогда не поймут. Ну, да хранит их Аллах — им же не приходится жить в этой каше. Говорили, что современному государству нужен один правитель, светский человек, и эмир больше всех соответствовал этому. Поэтому вся власть перешла к эмиру. И всякого, кто подумает в этом усомниться, ловят и бросают в тюрьму, как ты сам недавно убедился. Всё для того, чтобы какой-то изнеженный племянник эмира, на которого всем глубоко наплевать, мог заседать в ООН и нести флаг на Олимпиаде.
— Но это же измена! — изумился Алиф, не в силах сдержать нервного смешка.
— Как будто я этого не знаю! Но ты не бойся, я совсем домашний. Я больше не выступаю перед верующими во время пятничного намаза, но в свое время я не упускал случая упомянуть брошенного за решетку журналиста или бесследно исчезнувшего диссидента, при этом вознося молитвы за здравие эмира и принцессы в придачу. Да, я знаю, что мне во благо.
Шейх Биляль залпом допил чай и со звоном поставил стакан на стол.
— Теперь, если ты закончил, я найду тебе ведро и немного мыла, и ты можешь вплотную заняться ковром.
* * *
Шейх Биляль сидел в кресле и «дирижировал» работой Алифа, в то время как тот отскребал свои следы щеткой с конским волосом, то и дело указывая на грязь, которую Алиф пропустил. Юноша и подумать не мог, что на его обуви столько грязи. С все большей покорностью судьбе он вспоминал отбросы и ослиный навоз на городской свалке, а также хорошо политую землю в финиковой роще в районе Бакара, служившей местом свиданий. Постепенно он миновал более десятка молельных квадратов, впечатанных в устилавший весь молельный зал ковер и служивших неким заменителем молельных ковриков ручной работы, которые верующие некогда приносили из дома. Его колени довольно быстро устали, а брюки насквозь промокли, пока он медленно продвигался в сторону главного входа в мечеть.
— Не понимаю, зачем нужно такое усердие, — бормотал Алиф, налегая на щетку. — Это же просто грязь. Приходящие сюда молиться, не задумываясь, идут по ней, вот и все.
— Духовные технологии, мой мальчик! — отвечал шейх Биляль. — Грязь на твоей обуви является ритуально нечистой, даже если ее практически невозможно избежать. Ритуал не обязательно должен иметь смысл для нас, смерт-ных. Достаточно того, что он имеет смысл для Аллаха. Когда ты молишься, все твои действия должны четко соответствовать одно другому, словно шестеренки в большой машине — как в твоих компьютерах.
— У компьютеров нет шестеренок.
— Не своевольничай. Молодым людям вроде тебя не подобает так себя вести. Я знаю, что ты понял смысл моих слов. Мог ли кто-нибудь двести лет назад, даже ученейший из ученых, поверить в то, что когда-то люди станут разгуливать по Луне или посылать информацию сквозь воздух? Я тебе отвечу: нет. Но нынче это вполне обыденные явления. Возможно, то же самое применимо и к ритуалу: в Великий День вся глубина замысла Аллаха станет тебе столь же понятна, как коды в твоих программах.
Алиф сел, вытянув ноги.
— Это не совсем так. Я прибежал сюда потому, что… что… — Он запнулся, решив сказать полуправду. Не было никакой необходимости вставлять в уравнение джинна. — Я написал программу и сам до конца не понимаю, почему она работает, и теперь она оказалась в руках государственной службы безопасности.
Шейх Биляль подался вперед.
— А вот это интересно. Что же она делает, эта программа?
— Она может определять людей, анализируя то, что они набирают на клавиатуре.
— Да, такая штука непременно понравится государственной службе безопасности. Однако здесь еще и девушка замешана, в чем я ни секунды не сомневаюсь. Девушка, носящая дивную шелковую чадру; и ее благопристойность не мешает ей носить больше косметики, чем несколько кинозвезд.
Сбитый с толку, Алиф скользнул взглядом от мыльной пены на ковре на шейха и обратно. Он подумал, а не шпион ли этот старик и сможет ли мокрая щетка послужить ему оружием, когда он попытается сбежать.
— Не удивляйся моим словам. У тебя такой же угрюмый вид, как и у всех молодых людей, которых только что бросила девушка. Вот почему мужчины должны носить бороды — после отращивания и ухода на уныние просто не остается сил. К тому же борода добавляет благородства.
Алиф робко провел рукой по щетине на подбородке. Шейх Биляль усмехнулся, засучил рукава своего одеяния и смочил кисти рук маслом из небольшого пузырька.
— Освежишься лотосовым маслом? В жару очень помогает. Так я прав насчет девушки?
