— Как печально! Значит, мне придется продолжить допросы шейха. Правда, я уже не уверен, что он долго протянет. Он ведь уже не молод…
Алиф почувствовал, как кровь отлила у него от лица.
— Значит, шейх Биляль тоже здесь? — прохрипел он.
— Да-да, конечно. Там, чуть подальше по коридору. Странно, что ты до сих пор не слышал его. Он всегда начинает сильно шуметь, когда мы работаем с электрическими разрядами. Наверное, здесь очень толстые стены, намного толще, чем я мог предположить.
Алиф начал дышать быстро и неровно.
— Но он ничего не знает, — тут же сообщил молодой человек. — Я поклянусь. Я готов присягнуть на любом предмете, который вы положите передо мной. Он даже не знает, как меня зовут по-настоящему. Он просто старик, у которого имеется совесть.
— Значит, совесть — это когда старик может позволить себе приютить террориста. Боюсь, что это именно так.
— Но я не террорист. И никогда им не был. Все, что я делаю, — защищаю тех людей, которым нужна свобода, чтобы сказать все то, что они думают на самом деле.
Рука сделал шаг в сторону двери. Его глаза по-прежнему как-то странно смотрелись при свете — два сплошных черных диска, и больше ничего.
— Какая наивность! Чушь это все. Люди больше не рвутся к свободе, даже те, для кого свобода — это что-то вроде религии. Они ее боятся, как боялись богов доисторические люди. Они дрожат и преподносят различные жертвы своим идолам. Людям нужно, чтобы правительство не раскрывало им всех своих секретов и держало их при себе. И при этом они мечтают о том, чтобы рука закона была суровой. Они так напуганы своей собственной властью, что будут голосовать за кого угодно, только чтобы у них эту власть забрали. Посмотри на Америку. Посмотри на страны шариата. Свобода — мертвая философия, Алиф. Мир возвращается в свое естественное состояние, и сильные должны править слабыми. И хотя ты молодой, это ты не в теме пока что, а не я.
Алиф на секунду приложил руку ко лбу. Голова у него буквально раскалывалась.
— Пожалуйста, оставьте шейха в покое, — жалобно заскулил он. — Я скажу все, что ты захочешь. Я могу подтвердить, что ты победил. Мне уже все равно. Только не причиняйте ему боли. Если он умрет, это останется на моей совести. Да и вообще все то, что произошло, — это ведь все из-за меня. Нет, мне этого уже не выдержать.
Рука вытаращил глаза, и от этого безумного взгляда маньяка Алифу стало не по себе.
— О чем ты подумал, — пробормотал он, — когда я сегодня зашел в твою камеру? Какие мысли родились у тебя в голове в тот момент, когда ты увидел меня?
Алифа затрясло.
— Я очень обрадовался тебе, — тут же ответил он. — Я испытал значительное облегчение. Мне очень захотелось, чтобы ты оставался здесь подольше. И мне до сих пор хочется, чтобы эта встреча продолжалась. Мне очень не хочется снова возвращаться в темноту.
Рука выдохнул и закрыл глаза. Мышцы на его лице расслабились.
— Очень хорошо, — кивнул он. — Да. Это очень хорошо. Именно этого я и ждал.
Алиф подумал о том, что именно могло означать всеобъемлющее слово «это». Он представил себе, что может заставить его сделать Рука, и во рту у него стало горько от поднявшейся желчи. А ведь теперь ему придется уступить и не жаловаться. Впрочем, что бы там ни было, оно наверняка окажется лучше, чем снова очутиться в вечной темноте один на один с этой тварью, которая оказалась вовсе не принцессой Фарухуаз, за которую себя выдавала, шлепая своими мягкими лапами вокруг Алифа и все больше суживая свои круги.
Но ничего подобного не произошло. Рука просто повернулся к двери и постучал в нее.
— Я рад, что ты смог откровенно поговорить со мной и рассказать о своих истинных чувствах, — сказал он. Дверь открылась. — Мне как раз и хотелось, чтобы наши отношения закончились вот на такой ноте. Надеюсь, что ты хорошо покушал в последний раз, потому что больше есть тебе уже не придется.
Алиф нервно сглотнул. Рука внимательно посмотрел на него, как будто даже немного сочувствовал парню.
— Прощай, Алиф. Мне даже почему-то кажется, что я теряю друга. Я буду вспоминать тебя всякий раз, отправляясь в спальню вместе с Интисар. Какое странное совпадение — ведь мы с тобой желали одну и ту же женщину. Правда, цели у нас были разные. Это логично, конечно, но все равно очень странно.
* * *
Очутившись в полной темноте, Алиф сразу почувствовал сильный голод. Он ходил по камере, одной рукой придерживаясь за стену, чтобы хоть как-то ориентироваться и обходить место туалета, и попытался думать о чем-нибудь отвлеченном. Он начал вспоминать дневной свет и представил себе, как он сидит на подоконнике у себя в комнате в прекрасный весенний день, а его конечности, расположенные на теплом бетонном выступе, постепенно подогреваются. Потом ему вспомнилась Дина в летних нарядах, серых или зеленых, в отличие от привычных черных одеяний. Вот она возвращается с рынка, нагруженная пакетами с фруктами, ее сандалии шлепают ее по пяткам при каждом шаге, пока она проходит через двор. Значит, сегодня суббота. Алиф в смущении припомнил и то, что подобное зрелище раньше наполняло его ужасом, страхом перед этим безысходным ритмом жизни простой женщины. Он старался спрятаться от будней за экраном своего компьютера, скрыться в облаке, в цифровом мире, где обитали в подавляющем большинстве, конечно же, мужчины.
Теперь мысль о таком полудне казалась ему восхитительной. Сколько же таких дней прошло мимо него незамеченными, и он не обращал на это никакого внимания! Теперь же он мысленно соскочил с подоконника и отправился навстречу Дине, чтобы помочь ей донести ее тяжелые пакеты. Потом он обязательно проверит, не требуется ли чем-нибудь помочь матери. Он будет разговаривать со служанкой полными предложениями, а не отрывочными «да» и «нет». И разумеется, он всякий раз будет протирать свою обувь от пыли, возвращаясь с улицы домой. Очутившись в полной темноте и вспоминая страшные змеиные глаза Руки, Алиф понял, что именно такой мир, полный традиций и ритуалов, мир, в котором присутствовала женщина, наверное, и был настоящей цивилизацией.
Время снова смазывалось в его мозгу, и он занялся тем, что начал заново в голове переписывать свою собственную историю. Но теперь он не избегал своего отца и не испытывал по отношению к нему жгучей ненависти. Вместо этого он в вежливой форме, хотя и решительно, потребовал от него, чтобы тот уделял достаточное количество времени его матери. При этом он не забыл аккуратно напомнить ему, чего стоило матери согласиться на такой брак, да еще потом и родить ему сына, которого она потом в общем-то воспитывала одна. Сам Алиф был чутким и любящим сыном, он помогал по дому и вообще никогда не сидел без дела. Он прилично зарабатывал и отдавал большую часть своих доходов матери на ведение домашнего хозяйства. Наконец, он представился родителям Дины, как только понял, что именно хочет сама девушка. Впрочем, об этом он мог бы догадаться давным-давно, еще когда они были детьми. Ведь он был единственным мальчиком, общество которого она искала, и тем верным другом, с которым она могла искренне говорить и доверять все свои секреты. Ему снова захотелось вернуться в те дни, когда они встречались на крыше. Он готов был слушать ее рассказы каждый день. Как же он был тогда невнимателен к ней, как поверхностно и несерьезно относился к ее доверчивым исповедям. Потом она надела никаб. О, как это раздражало его! Почти так же, как это раздражало и ее собственную семью. Но Алиф был так занят своими делами, что ничего не понял. Он так и не осознал, что ее затянувшаяся дружба был своего рода мольбой вернуться к прошлой жизни, которую она оставила далеко позади.
