Необходимость вернуться к Дине заставляла Алифа жить дальше и укрепляла его силы и стойкость. Он выпил всю воду, которая у него оставалась, потому что не собирался ускорить свою смерть тем, чтобы вдобавок к голоду испытывать еще и жажду. Спазмы в его желудке превратились в постоянную режущую боль. Ему было невозможно больно сидеть, потому что казалось, что кости бедер давят на плоть до такой степени, что обязательно оставят на коже синяки и кровоподтеки. Он ухватил себя за пояс и сжал пальцы изо всех сил, чтобы как-то избавиться от боли. Поначалу Алиф думал, что очень испугается перспективы умереть от голода, но ничего подобного не произошло. Он не испугался. Его мысли, хотя иногда и путались, все же обладали определенной логикой. А его тело оставалось на удивление живым. Он был озадачен тем, что человеческий организм оказался куда более сложной и совершенной машиной, чем самый современный компьютер. Вот где сказывалось эхо творения Господа. Создатель проявлялся не в мыслях, а в клетках, в тех его частях, которые не могли лгать. Его плоть как будто переступила свои собственные пределы.
Фарухуаз в последний раз пришла к нему, когда он лежал на боку, чтобы кости бедер не так сильно давили на мышцы.
— Кости, кости, ручки, ножки — умирают понемножку, — проскрипела она. — Ты начал переваривать свои собственные внутренности.
— Я живой, — возразил Алиф. — И теперь я знаю, кто ты такая на самом деле. Никакая ты не принцесса. Это просто иллюзия, которую ты мне внушила, чтобы заставить меня сделать то, что я в конце концов все-таки сделал. Но ты гораздо, гораздо хуже!
— Пусть так. Закончи все достойным образом.
— Но я не планирую умирать.
Послышался шипящий скрипучий смех. Он отскакивал от всех стен сразу, и создавалось такое впечатление, что этот звук вообще не имел источника своего происхождения.
— Ты глупец, — скрипнула тварь, выдававшая себя за принцессу Фарухуаз. — Ты уже умираешь. Здесь нет никого, кто похвалил бы тебя за храбрость или оценил твою жертву. Твоя смерть останется незамеченной. Так имей же хоть немного гордости и закончи все так, как хочется тебе.
Что-то влажное и теплое проскользнуло по его стопе. Алиф отдернул ногу. Впервые он вдруг почувствовал какие-то сомнения в своей решимости выжить. Даже если он протянет еще какое-то время, пусть даже невероятно долгое, все равно ведь дверь в его камеру останется запертой. Короче говоря, у него не было никакого конкретного плана.
— Есть один способ, — прошептала Фарухуаз. — Я могла бы вытащить тебя отсюда.
Алиф с опаской всматривался в кромешную тьму. У него не оставалось сомнений в том, что эта тварь попросту читала его мысли.
— Это было бы достаточно легко, — продолжала Фарухуаз. — Тебе всего-то и надо сказать своим тюремщикам, что ты готов сообщить им то, что они хотят услышать. Сдай им своего приятеля Абдуллу или парочку известных тебе диссидентов. Дай им коды доступа, клички, пароли. У тебя имеется много информации, на которую ты запросто можешь поменять свою жизнь. Они, между прочим, удивляются, почему ты до сих пор еще ничего им не предложил.
Алиф свернулся калачиком.
— А я помогу тебе. — Голос звучал у него над ухом, — я расскажу тебе, как ими можно управлять и сделать все это наилучшим образом. Для меня это вообще сущий пустяк.
Алиф снова подумал о дневном свете. Он думал о том, что, когда он вернется к Дине, они обязательно будут лежать под звездным небом и чувствовать себя в полной безопасности.
— Нет, — услышал он вдруг свой собственный голос.
— Почему нет? — Голос послышался сзади, возле его шеи, да так близко, словно он прочувствовал его затылком. — Похоже, ты твердо решил выжить.
— Так оно и есть, — подтвердил Алиф. — Но если единственный путь спастись связан с тобой, я предпочитаю продолжать голодать.
Внезапная ярость, почти ощутимая физически, распространилась по всей комнате и заставила юношу невольно вскрикнуть. Это походило на что-то необычное, как будто земля постепенно приходила в чувство после сильного землетрясения и совершала время от времени такие вот странные толчки.
— На кого ты пытаешься произвести такое впечатление? — На этот раз голос зазвучал внутри его головы, но был гораздо громче всех собравшихся там мыслей. Тогда Алиф хлопнул в ладони на уровне своих ушей и резко и протяжно закричал.
— Неужели ты действительно считаешь, что тот, кто зажигает звезды и пожирает кишки дизентерийных младенцев, заботится о том, умрешь ли ты как предатель или как мученик? Неужели ты полагаешь, что это вообще имеет какое-то значение?
Алиф едва сдерживал слезы. Он не мог ответить «да». Его сомнение находилось прямо перед ним, как мокрый беззащитный мяукающий котенок, его робость и недоверие, которые так никогда и не выросли и не превратились в веру или неверие. У него не осталось оружия, с которым он мог бы продолжать свою борьбу.
— Бедное маленькое создание! — смягчился голос, — я нахожусь здесь только для того, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Ты считаешь, что мы только что познакомились, но я была с тобой всю твою жизнь. Это я была легким шепотом в твоих жилах и успокаивала тебя, удерживая в четырех стенах твоей комнаты, когда мир еще казался таким большим и страшным. Это я была звоном в ушах, который будил тебя по ночам и напоминал о том, какой же ты все-таки жалкий и никчемный. Ты одинок, и я — твой единственный фанат и помощник.
Алиф еще сильней сжался, стараясь успокоить дыхание. Воздух в камере стал какой-то плотный, как будто здесь надышала толпа народа, вытянув из воздуха весь кислород.
— Я тебе не верю, — мрачно отозвался юноша.
— А ты вообще не понимаешь, во что можно верить, а во что — нет.
— Не важно, во что бы я ни верил — ты к этом не имеешь никакого отношения, дерьмо собачье.
Тварь злобно зашипела.
— Будь разумным. Единственный способ выбраться отсюда — это положиться на меня.
— Тогда я остаюсь здесь до тех пор, пока не превращусь в отвратительную кучу грязи на полу. Я устал тебя слушать.
— Но ты ведь втайне все равно надеешься на то, что выбраться отсюда можно и другим путем. И ты рассчитываешь на то, что дверь вдруг отворится сама собой и ты спокойно выйдешь отсюда, свободный и в полном сознании. Но тебе придется убить в себе эту надежду, если ты действительно хочешь выжить.
Алиф почувствовал, как снова заколотилось сердце, и на этот раз он серьезно рассердился.
— Нет, нет и нет. Эта надежда — единственный светлый луч для меня на сегодняшний день.
В камере как будто стало холодней.
— Как скажешь.
Он напрягал слух, чтобы в ближайшие минуты снова услышать этот противный зловещий смех и омерзительное шарканье лап. Но в камере было пусто и как-то непривычно одиноко. Он задрожал от недостатка тепла. Он был изможден, его тело изголодалось. Но в одном тварь была абсолютно права — Алифа никто не поддерживал, он был одинок в своих страданиях. На него нахлынула противная волна жалости к самому себе, унося прочь покой. Он хотел спать. Закрывая глаза, он обратился к безразличной выдуманной ночи.
