– Тертуллиан!.. Ты это серьезно?
Он кивнул.
– Полностью. Именно ты в ад войти можешь. В тебе столько злой черной силы, что легко продавишь эту тонкую грань, что для других прочнее каменной горы. Или побаиваешься? Но мужчин опасность не останавливает. Правда, если пойдешь к Темным, можно серьезно поссориться со Светлыми. А у тебя из-за твоей заносчивости и так отношения с ними не самые лучшие.
Я сказал озадаченно:
– Как-то не думал, что могу ходить и как бы туда…
Он покачал головой.
– Не советую. У светлых публика больно строгая и непримиримая. Или нетерпимая. Настолько абсолютно правы, что ни возьми, общаться вообще немыслимо. Но, кстати, туда тебя и не пустят. Рылом не вышел.
– А в аду?
Он ухмыльнулся.
– Там всегда в сомнениях. Начиная с момента, когда усомнились в праве Творца поставить человека из мокрой глины выше их, бессмертных, могучих существ из чистейшего света. Потому с ними общаться можно. Хотя тоже зациклены на своей правоте. Без этой веры им было бы совсем…
– …хреново, – подсказал я недостающее слово. – Значит, я темный на светлой стороне?
Глава 6
Он посмотрел на меня критически, помолчал, давая время, чтоб я взмок от пугающего ожидания.
– Ты темный, – произнес он, – но пока еще не совсем. Ты какой-то странный темный.
– Чем?
– Тьмы в тебе много, – пояснил он, – но что-то она никак не подчинит тебя всего. Думаю, тьма в тебе была изначально, ты с нею как-то договаривался. Потом подхватил где-то, даже не понимаю как, просто чудовищную мощь еще и дикой тьмы…
Я сказал торопливо:
– Нет-нет, Тертуллиан! Это не совсем тьма. Или тьма, но такая… безликая, нет четкости, как теперь. Темный бог Террос из того времени, когда не было грани между добром и злом. Если спросить человека той эпохи, что такое добро и зло, любой ответит, не задумываясь: «Добро – когда я отниму у соседа овцу, а зло – если он отнимет у меня». К примеру, эллины вовсе не по распущенности совокуплялись с людьми и животными, не делая разницы, у них даже боги такие же, такой был их примитивный мир. Только наша вера наконец-то отделила свет от тьмы, а добро от зла. А я забрал всю силу, мощь и суть Терроса! А потом, когда хапанул корону из жадности, ну зачем она? Наверное, снова спасал мир… так вот с того дня темной мощи во мне столько, что как только не разорвет меня на части… И темные демоны признали меня властелином. Только они какие-то совсем хилые. Вот на Юге – да, настоящие демоны. Как вспомню, так ноги трясутся.
Его лицо сдвинулось и поплыло к стене, это так задумался, что утратил контроль, даже сместились черты, но спохватился, во мгновение ока превратился в твердый свет, что наверняка прочнее всего на свете.
– Тогда многое понятнее, – проговорил он, – но, если думаешь, что твоя уникальность дает тебе пропуск в обе стороны, забудь о таком.
– Почему? – спросил я настороженно.
– Человек должен держать себя в рамках, – строго сказал он. – Кто выходит за них, тот уже не человек.
– А кто?
– Животное…
– Знаете, Федор Михайлович, – сказал я с неудовольствием, – я бы тоже человека сузил, а то больно широк! Но кто-то должен быть шире, чтоб пасти агнцев и наблюдать за явлениями природы. Потому я, принося себя в жертву, должен заходить и в церковь, и в бордели.
Он сказал саркастически:
– Да, жертва велика. Только еще не знаешь, кто давал себе право ходить туда и сюда, вскоре в церковь заходил все реже, а в бордели чаще.
– Что, правда? – спросил я.
Он поморщился.
– А дальше сам догадайся.
– И не стану пробовать, – отрезал я. – Ричард Завоеватель может быть Ричардом Строителем, но не Ричардом Авгуром или пифией.
– Эх, – сказал он с досадой, – как тебе объяснить, что на гору карабкаться тяжелее, чем спускаться к милому болотцу?
– Да неужто? – спросил я. – Никогда бы не подумал… Спасибо, Тертуллиан, ты мне глаза открыл. Но я король простой, сам могу такое завернуть, что на голову не налезет, ты мне скажи, как в самом деле пройти к темным, чтобы переговорить о взаимополезности. А лучше, как человек высокой культуры и нравственных достоинств, пальцем покажи дорогу. Можешь его даже не мыть, раз показываешь не на меня.
Он рыкнул недовольно:
– Если считаешь, что в аду найдешь союзников, что ж… сходи, узнай!
Я поморщился.
– Ну да, сходи. Это так просто, да?
– Конечно, просто, – ответил он.
Я фыркнул.
– А где он тот ад?
Я говорил так уверенно, что он посмотрел с нескрываемым презрением. Мне кажется, скажи я с большей уверенностью, он посмотрел бы с большим презрением.
– Я же сказал, везде.
Я понимающе улыбнулся.
– А-а-а, это иносказание… Умный, значит. Ну да, как же, отец церкви, стол! Но тут все умные, один другого умнее… как считает каждый.
Он вздохнул.
– Слушай, дурачок. У человека ад и рай раньше были просто в дальних землях. Потом, когда земли освоили, решили, что рай и ад где-то на островах в океане. В плоском мире жили и плоско мыслили. Потом поумнели и додумались до трехмерности. Рай где-то наверху, выше облаков, а вот ад глубоко внизу, ниже самых дальних пещер… Ты и сейчас так мыслишь?
Я ощутил затруднение, этот просвитер из Африки попал точно, но я пожал плечами и ответил с небрежностью:
– Как мудрый политик, я занимаюсь политикой, а не теологией.
– Значит, так и думаешь, – сказал он. – Ад, по-твоему, где-то внизу.
Я буркнул:
– А на самом деле?
Он саркастически улыбнулся.
– Я же сказал, везде. Он отделен от этого мира такой тончайшей пленкой, что пройти на ту сторону ничего не стоит. Он даже ближе, чем твоя собственная кожа! Каждый из нас носит ад в себе, не знал?
Я спросил настороженно:
– А… рай?
– То другое дело, – ответил он. – Сам понимаешь, в ад ты зайдешь легко… именно ты, потому что душа твоя чернее Люциферовой, а вот к вратам рая тебе не позволят подойти и близко.
Сердце мое стукнуло тревожно и радостно, еще не сообразив, пугаться или верещать от счастья.
– И что… как я могу?
Он ответил бесстрастно:
– Да тебе стоит только сильно захотеть. Но меня уволь от такого зрелища. Всего лишь взять в обе руки дьявольский меч, на рукоять которого я не могу смотреть без отвращения…
Он сардонически улыбнулся, исчез за мгновение до того, как вся комната погрузилась в темноту.
