Он прорычал:
– Вызвать в одно место ангелов и де… правых и левых? Вообще-то да, правые и левые – звучит лучше.
– Желательно, – уточнил я, – чтобы прибыли вожаки различных фракций с обеих сторон. Мне иногда кажется, что правые настолько закостенели в своем чванстве, что совершенно не представляют, что творится в мире людей. И потому некая группа, наиболее радикальная, назовем ее ультраправой, начала совершать свои незаконные акции тайком даже от правого большинства, а большинство, как сам знаешь, всегда умеренное и драться не желает. Ни за, ни против.
Вельзевул сделал еще два глотка, крепко задумался, пар пошел даже из ушей, не говоря уже про ноздри.
– Я попытаюсь, – проговорил он в нерешительности, – хотя и не представляю.
– Привлеки нейтралов, – подсказал я.
– Это кого?
– Махлат, – подсказал я. – И других, кто давно отстранился от борьбы, поняв то ли бесперспективность, то ли тщетность… Есть же такие, что ни правые, ни левые?
Он рыкнул с презрением:
– Есть. Серость. Но ты прав, эти червяки могут побыть посредниками.
В дверях снова появился демон, вроде бы другой, хотя для меня они все на одну морду, если только одного роста.
Вельзевул взглянул зло, голос поднялся до рыка:
– Что, снова?
Демон кивнул с самым обреченным видом.
– Да. Им почти удалось.
– Почти?
– Если бы я там не поставил добавочные заслоны…
Вельзевул сказал резко:
– Беглецов держать отдельно от всех и под строгой охраной. Никого не допускать. Я допрошу их сам.
Демон исчез, я спросил с сочувствием:
– А предыдущая попытка… удалась?
Он посмотрел на меня люто.
– Что, радуешься?
– Совсем нет, – ответил я. – Сочувствовать бегущим из тюрьмы, дать им кров и еду… это в нашем характере, верно. Но потом тебя же и грабят. А если не тебя, то соседа. Нет, вор должен сидеть в тюрьме. А убийца и насильник – казнен. Желательно на площади, нельзя исключать воспитательную функцию для молодежи и подростков.
Он прорычал уже тише, заметно успокаиваясь, но устало, словно весь день состоял из одних неприятностей:
– Ты не похож на других.
– Я же король, – напомнил я. – Должен мыслить ширше, а не как простой обыватель, что дальше своего носа не видит и о последствиях не думает.
– Хорошо вашим обывателям, – проворчал он. – Счастливые!
– Беспечные, – уточнил я. – Беззаботные. Хотя против власти протестуют и указывают ей, как надо себя вести, надо же поумничать?.. Кто удрал в тот раз?
– Пятеро особо опасных, – рыкнул он устало. – С ними трое из охраны.
Я сказал невольно:
– Ого! Я тогда с одним едва справился. А тут пятеро!
Он покачал головой.
– Хуже. Трое из охраны – довольно сильные демоны. Не понимаю, почему ушли с теми, кого должны были охранять?
Я подумал, предположил неуверенно:
– У тебя точно все под контролем?
Его глаза сверкнули яростью, даже привстал с сиденья, хотя и так выше меня на две головы.
– Песчинка не сдвинется без моей воли!
– Я тоже так говорю, – сказал я с осторожностью, – чтобы всякие там даже не… Однако наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. Скажи, а могла быть помощь беглецам… тоже извне?
Он вздыбился для резкого ответа, посмотрел бешеными глазами, но застыл на минуту, подумал, тяжело опустился в кресло.
Я ждал, даже задержал дыхание и не двигался, наконец он пробормотал тяжело и не желая встречаться со мной взглядом:
– Если только не просто снаружи. Ты понимаешь, о чем я.
– И помощник должен быть не слабым, – подсказал я. – Верно?
Он рыкнул раздавленно:
– Неужели рука Михаила? Или кого-то из четырех?
– Кому-то, – сказал я, – чем хуже в нашей ситуации, тем лучше. И рыбку половить в мутной воде, и соседу в суп плюнуть. Если таких знаешь, перебери их всех. Думаешь, если тебя низвергли, перестали ненавидеть?.. Наверняка все еще боятся!
Это ему польстило, даже чуть смягчил затвердевшее лицо, покачал головой.
– Конечно, боятся. Но раньше никогда не пытались вредить вот так открыто.
– Времена изменились, – сказал я. – Ну, так говорят по глупости, хотя меняются не времена, а мы. Вон у тебя какой дворец, узнаю архитектуру… А кресла? Какая прелесть. Как бы вы ни презирали людей, но их быт уже ваш быт. Наверху тоже меняются и… понимают, что битву против человека проиграли. Нужно спешить, воспользоваться удачной возможностью…
– Какой? – спросил он. – Ах да, ты все про Багровую Звезду…
– Они живут в страхе, – повторил я настойчиво, – что Создатель вдруг передумает уничтожать людей, как было в прошлый раз при потопе, и тогда начнется все сначала. Это значит, останется все меньше шансов доказать, что человек порочен, развращен и достоин быть убран из такого прекрасного мира!
Он тяжело вздохнул.
– Откуда ты на мою голову? От тебя одни беды. Если кто-то из верхних начал вмешиваться, то да, так убежать возможно. Конечно, теперь заткну и эти дыры, но раньше и предположить не мог…
Я вскочил.
– Боюсь, начинаю догадываться, куда они все направились.
– Куда? – спросил он с жадным интересом.
– К скардеру, – пояснил я. – Сейчас все силы, что явно или тайно против людей, которым покровительствует Творец, готовятся помешать нам встретить Маркус. Пусть и не верят, что мы сумеем дать отпор, но… а вдруг у этих жалких людишек получится? Сколько раз обманывались, твердо уверенные, что людям конец!
Он прорычал:
– Знаешь, тогда прямо сейчас иди к Агиросиону. Он тебе вряд ли понравится, как и ты ему, но доверять ему можно.
Я спросил настороженно:
– А чего ухмыляешься? Где подвох?
Он медленно подвигал громадными глыбами красных плеч.
– Да это не подвох, а так… Понимаешь, он умеет различать в людях будущие великие грехи, потому он этих будущих грешников убивает заранее. Убивает только мужчин, и только первенцев… ты который в роду? Правда, убивает в узком интервале между тринадцатью и двадцатью годами. Тем самым он как бы спасает их души, отправляет на тот свет до того, как успели накуролесить.
Я спросил настороженно:
– А почему такие рамки?.. Я бы и десятилетних убивал.
Он покачал головой.
– До двенадцати лет они еще дети и не имеют грехов, что бы ни вытворяли, а в двадцать уже обзаводятся семьями.
