Судя по лицам всех троих, в самом деле постарались вспомнить, наконец Гамалиэль прорычал злобно:
– И что из этого?
– Внезапный всплеск вражды, – пояснил я, – не бывает вот просто так. Что-то как-то, поняли? И зачем-то!.. Вам легче, у вас вон крылья. И живете долго, все это было при вашей жизни. Первый конфликт, постепенное угасание вражды, а потом этот новый взрыв мордобития и, главное, всплеск ненависти к человеку, что для меня, понятно, главное. По мне вы хоть поубивайте друг друга, но человек при чем?.. Мне, чтобы разобраться, нужно долго и муравьино рыться в старых книгах, стараясь понять, что же случилось такое… а вам только вспомнить и свести обрывки воедино.
Гамалиэль оглянулся на Агиросиона, словно за поддержкой, спросил надменно:
– А что, вражда когда-то утихала?
Агиросион промолчал, а я ответил твердо:
– Даже я, простой смертный, по книгам и летописям это понял. А вы? Неужели толстокожее орков?
Агиросион покачал головой, не сводя с меня взгляда янтарных глаз.
– Не дерзи, – произнес он. – Мы не любим, когда нам дерзят. А вражда в самом деле утихала все больше и больше, сейчас припоминаю. А потом все началось снова.
– Когда это началось? – потребовал я.
Он наморщил лоб.
– Сразу и не вспомнить…
– Постарайтесь, – сказал я настойчиво. – Вас сталкивают лбами, как баранов, и вы это позволите? Вы, гордые ангелы?.. Никто, кроме Творца, не смеет руководить вами ни явно, ни тайно. Не так ли?
Гамалиэль фыркнул и отвернулся, Агиросион оглядел меня с иронией во взгляде.
– Что-то не то говоришь, – сказал он холодным тоном. – На этот раз вражда возникла не столько между Светлыми и Темными, как между ангелами и людьми. Верно?
– А вам это надо? – спросил я. – Зачем злить Творца? Ладно, зачем вызывать Его неудовольствие?.. Вроде бы уже наладилось. Вы постепенно начали замечать, что человек не такой уж и фекалий, постепенно умнеет, строит цивилизацию, как муравей… И Творцу, когда ваше мнение о человеке меняется к лучшему, весьма нравится ваше поумнение. Ладно-ладно, если не нравится такой неполиткорректный термин, то взросление, если хотите.
Он поморщился.
– Так и говори, что обеспокоен за людишек. Впрочем, я их тоже стал ненавидеть больше…
– Как долго? – спросил я.
– Что как долго?
– С какого времени? – спросил я настойчиво. – Когда вдруг снова ощутили прилив ненависти? Или просто недовольства?
Агиросион пожал плечами.
– Точно сказать не могу. Но где-то с тысячу лет. Или чуть меньше… но не намного.
Я быстро повернулся к третьему, что до сих пор не проронил ни слова.
– А вы, Бадаргун?
Бадаргун задвигался, ответил неожиданно тонким голосом, почти детским:
– А это важно? Тоже около тысячи лет. Нет, могу сказать точнее, лет восемьсот.
Я сказал громко:
– А вы все? Думайте-думайте! Вспоминайте! Это очень важно. Если и вы тоже, то тысячу или чуть меньше лет что-то произошло такое, что воспламенило вашу угасшую было ненависть к человеку.
Они смотрели на меня с патетическим изумлением, это существо еще и смеет им что-то указывать, потом покосились друг на друга, я видел, как у одного сдвинулись брови в грозном раздумье, у другого на идеально чистом лбу проступило подобие морщинки, что невероятно как для светлых и постоянных ясных ангелов, так и для темных.
Наконец Агиросион произнес ровным голосом:
– Человек всегда был отвратительным, из-за чего мы и подняли мятеж. Но потом мы как-то постепенно привыкли… Да у нас свое, у него свое. Перестали замечать. Однако…
– Ну-ну, – поторопил я. Вроде бы весь из огня, а засыпает на каждом слове, будто купается в жидком гелии. – Что однако?
Он поморщился.
– А потом я стал замечать, что человек… это такая мерзость, что вот так бы и смел его с лица земли. Отвратительное грязное животное!
– Когда это случилось? – спросил я быстро.
– Около тысячи лет тому, – ответил он с надлежащей надменностью. – Но какое это имеет значение…
Гамалиэль прервал:
– Смертный же сказал, что если у нас все так совпало, то и причина одна. Да, вот так, мы все разные, даже враги, но человека начали ненавидеть сильнее именно в одно время. Что-то в этом есть.
Я сказал почти радостно:
– Мы что-то нащупали, видите?.. Вы все согласились, что произошло нечто такое, что подействовало на вас. Такое… осмелюсь сказать, что бросило тень на человека!
Агиросион и Гамалиэль, выказывая, что они двое более сообразительные, переглянулись, а Бадаргун поинтересовался почти пищащим голосом:
– Что бросило?
– Осталось выяснить, – заявил я, но, увидев их вытянувшиеся лица, сказал поспешно: – Может быть, не придется сильно ломать головы.
– А как?
– Простым перебором, – объяснил я.
– И что это даст?
– Уберем все лишнее, – бодро сказал я. – А что останется… то и останется! Давайте искать сообща. Кто найдет первым, тому пряник!.. Надо же чем-то заняться, пока прибудут от небесного воинства.
Гамалиэль сказал резко:
– Я не буду искать с тварями, созданными из глины. Но сам… да, поищу.
Агиросион процедил с презрением:
– Я тоже не стану искать с этими мелкими и вероломными существами! Но постараюсь понять… или отыскать причину. Меня это несколько заинтересовало.
Красный огонь, что лениво лизал их ступни, иногда поднимаясь не выше колен, вспыхнул слепящеоранжевым, укрыл все три фигуры целиком, а когда разом опал до самой выжженной земли, там появилась еще одна, четвертая, я было решил, что это человек, слишком уж и одет по-людски, и фигура без всяких наворотов.
Он сразу заявил властным голосом, не терпящим возражений:
– Бадаргун, возвращайся.
Бадаргун спросил обеспокоенно:
– Что случилось?
– Вельзевул отзывает, – объяснил незнакомец. – Я побуду вместо тебя.
Бадаргун кивнул, мне послышалось в его тонком голосе великое облегчение:
– Конечно, Авриэль, конечно.
Авриэль не успел ответить, как Бадаргун наклонился и целиком ушел в низкое пламя. Авриэль быстро зыркнул в мою сторону, вышел из огня, даже из круга запекшейся от жара земли и приблизился ко мне.
Высокий, с быстро меняющимися чертами лица, словно в нем живет тысяча человек или, вернее, тысяча существ, он уставился в меня черными, как ночь, глазами.
– Так это и есть, – произнес он с насмешкой, – то смертное существо, что переполошило весь ад?
