– Хорошо. В смысле, неменяемым жить легче. Но, конечно, это неверно, хотя в таком повороте и если смотреть под углом сверху справа, то уже другой аспект.
– Не поняла, – сказала она, – скажи проще.
– Смотря в каких случаях, – пояснил я.
– А если вообще?
– Если вообще, – сказал я все с той же оглядкой, непонятно, куда клонит, – то человек должен, просто обязан меняться. Все рождаемся круглыми дураками. Но нельзя оставаться такими, хотя, конечно, многие остаются… Так жить легче.
– И что это вам дает? – спросила она, и у меня пробежал холодок по коже от невзначай и равнодушно оброненного «вам», хотя уже понятно, кто она, а кто я.
– Много, – ответил я. – Много дает. Даже отдельным людям, а уж всему нашему расплодившемуся племени… Дети с детства усваивают то, что родители открыли невероятными усилиями за всю свою жизнь. Потому дети чуточку умнее и чуточку идут дальше.
Она подумала, сказала со вздохом:
– Правильный ответ.
– Еще бы, – сказал я хвастливо. – Я весь из себя правильный. Могу даже научить крючком вязать. Или на спицах.
Она впервые улыбнулась, лицо начало напоминать живое.
– Ты и это умеешь?
– Я ж говорю «научить», – возразил я с достоинством. – Учитель вовсе не обязан уметь сам. Я больше высокорожденный теоретик.
Она покачала головой.
– Нет, учиться вязать не стану. И так прошлое давит тяжелым грузом.
– И мешает усваиваться новому? – спросил я.
Она взглянула пристально.
– Да, мы сделали ошибку, не поверив, что такое слабое существо из глины сможет стать лучше, чем оно есть.
– Но кто-то же поверил? – спросил я.
Она снова покачала головой.
– Нет.
– А верные Творцу ангелы?
– И они не поверили, – ответила она просто. – Всего лишь не решились возражать. Тогда никто не поверил.
– Тогда, – повторил я, – а как сейчас?
– Верно улавливаешь, – похвалила она. – Сейчас правоту Творца увидели многие, но это…
Она запнулась, подбирая слова, долго думала, я подсказал:
– Только ожесточило?
В ее глазах проступило нечто похожее на уважение.
– Как догадался?
– Знакомо, – сказал я угрюмо. – Люди, вместо того чтобы признать свою дурь и повиниться, еще больше начинают…
– То люди, – напомнила она.
– Первый раз, – напомнил я, – двести ангелов спустились к людям еще в допотопное время и таких блох от них набрались да еще и новых наплодили, что пришлось вызвать потоп, чтобы смыть с лица земли ту скверну.
Она сказала резко:
– В потопе виноваты люди!
– Люди во всем виноваты, – согласился я. – Но и победы тоже наши.
Она отвела взгляд и долго смотрела на спокойную гладь реки.
– Тогда люди погубили тех ангелов, – проговорила она. – Нет, это не снимает вины с Азазеля и тех двухсот, но они были полны решимости помочь людям…
– Есть такой тост, – сказал я, – пьем за то, чтобы наши возможности совпадали с нашими желаниями… Это мы сейчас где? Что-то не узнаю места… Тот лес был сосновый, а тут каштаны…
Она произнесла, не поворачивая головы:
– Это место рядом с тем, куда ты так спешил…
– А, – сказал я обрадованно, – окрестности Геннегау? То-то тепло так… Сказано, юг. Ну, почти юг. Как ты поняла? Я говорил в бреду? Да, в ионы меня не примут… Ты не против, если позову свою лошадку? И собачку?
Она произнесла безучастно:
– Зови.
Я повернулся в одну сторону, в другую, на грани видимости нечто розовое, словно полоска рассвета, сердце стукнуло радостнее, это же далекие стены Геннегау, приложил руки рупором ко рту.
– Зайчик… Бобик… Ко мне, мои замечательные морды!!!
Она посмотрела с вялым любопытством.
– Услышат?
– На любом расстоянии, – заверил я гордо.
– Тогда орать не обязательно, – заметила она.
– Тоже верно, – признал я. – Просто привычка. Если далеко – надо орать погромче. Инстинкт! У вас как насчет инстинктов?
Она пожала плечами.
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
– Динозаврица, – сказал я ласково. – Красивая и прекрасная, как стегозаврица… Или белая игуанодонна, что чао белла, чао, чао, чао… Сила и мощь, властелины мира. Пусть мелкие жалкие млекопитающие приспосабливаются, ты глыбоко права. Но это я так, от присущей творческим натурам волнительности и потрясабельности данным моментом.
Она кивнула.
– Да, ты волнуешься, хотя и не показываешь виду. А когда говоришь, что волнуешься, то затем, чтобы подчеркнуть, что якобы совсем не волнуешься.
Я сказал пораженно:
– В точку… Хоть и женщина. Кстати, ангелы же бесполые, а как ты…
– Я же избрала жизнь среди людей, – напомнила она.
– Ух ты, – сказал я. – Ты все время среди них?
– Почти, – подтвердила она, – каждые сто лет захожу в ваш мир на несколько дней, а он всегда, ты не поверишь, так быстро меняется…
– Ого, – сказал я, – на целых несколько дней! Впечатляет. Хотя, что может измениться так быстро? Горы, сама говоришь, на том же месте. Даже река. Только лес разве что…
– Люди, – сказала она. – Люди стали тоньше и проницательнее с того времени, вижу по тебе. К сожалению, это ожесточило ангелов еще больше.
– Никто не любит, – согласился я, – когда тычут в морду доказательства твоей ошибки. Но на Творца вряд ли повысят голос, а на человеке можно и отыграться.
Она покачала головой.
– Не так просто. Творец не позволит.
Я поморщился.
– Кто весел – тот смеется, кто хочет – тот добьется, кто ищет – тот всегда найдет… способ.
Она не сводила с меня взгляда.
– Ты говоришь так, словно что-то знаешь. Или это развитое в человеке чувство, которое называется интуицией?
– Странно, – возразил я, – если бы вы не научились чему-то у людей. А человек – существо мстительное. И даже гордится этим. Дескать, высокое человеческое чувство, которого нет у животных… Как догадываюсь, не было и у ангелов?
Она грустно улыбнулась.
– Ты прав, не было. Но теперь…
– …есть, – закончил я. – Добро пожаловать в реальный мир, который сотворил Господь. Неважно, таким ли Он его хотел или нет, но получилось неплохо, как я считаю.
Она сказала с тяжелым сарказмом:
