Посыльный взлетел в седло и мигом развернул коня в сторону далекого замка.
Когда я поднялся в седло и разобрал повод, ощутил, что руки уже не трясутся, но сердце время от времени учащает бег, словно вспоминает, как дралось, и переживает все заново.
Азазель и Нехаштерон держатся невозмутимо, то ли всего насмотрелись, то ли их жизням это не грозило, не знаю, но оба смотрятся довольными, словно из рабочей обстановки вырвались в земной сад на отдых и прогулку.
Со стороны Штайнфурта в нашу сторону понеслись три всадника в одежде гонцов и на легких тонконогих конях, сухощавых, приспособленных для быстрой и долгой скачки.
Передний еще издали замахал рукой.
– Ваше Величество!.. Ваше Величество!
Я выждал, когда приблизятся, сказал благосклонно:
– Что стряслось?
Он крикнул торопливым, срывающимся по молодости голосом:
– Великий инквизитор, архиепископ Дитрих желает говорить с вами!
– Я хороший собеседник, – согласился я и, взглянув на Азазеля и его молчаливого друга, добавил: – Для всех.
Азазель сказал ехидно:
– И нашим и вашим. Дипломат. Обожаю таких! У Вельзевула для политиков самая глубокая яма.
– Не пугай, – сказал Нехаштерон. – Все не так, сэр Ричард. Даже наоборот…
Гонец сказал быстро:
– Если вы, Ваше Величество, не сможете заехать в город, – святейший отец подъедет к вам. Он сейчас неподалеку, лечит и отпускает грехи раненым защитникам холма!
Я чувствовал сильнейшую неловкость, что приходится обманывать отца Дитриха, все-таки знакомство и тесное сотрудничество с Азазелем и Нехаштероном, двумя падшими ангелами и отвергнутыми церковью, слишком круто даже для все понимающего и широко мыслящего верховного инквизитора и тайного кардинала, но, с другой стороны…
…с другой стороны, политика такая вещь, что иногда во имя добра и справедливости приходится в отдельных случаях сотрудничать и с самыми деспотичными режимами. Хотя, конечно, не предавая это огласке, все-таки граждан нужно воспитывать в предельной чистоте мыслей и поступков.
– Езжайте, – сказал я Азазелю и Нехаштерону, – я переговорю с отцом Дитрихом, а потом догоню.
– Хорошо, – сказал Нехаштерон, – мы вам оставим пару пирожков.
Азазель вздохнул.
– Эх, знал бы ты, что он умеет…
Они пришпорили призрачных коней, я все же заметил, что из-под копыт не вылетают комья земли, как и не остаются на земле оттиски копыт, но кто такое заметит, когда везде кровь, трупы, лекари собирают раненых, а волонтеры сносят в кучу трофейное оружие, заодно срезая лично для себя мешочки с монетами.
Я сказал гонцу:
– Пусть отец Дитрих выедет навстречу. Наша беседа не для лишних ушей.
Он унесся в сторону холма, а когда до передних рядов копейщиков осталось не больше сотни ярдов, ко мне вышел отец Дитрих, а за ним молодой священник нес, прижимая к груди, небольшую табуреточку с мягкой пурпурной подушечкой под цвет кардинальской мантии.
Я поспешно покинул седло и ждал, а когда он подошел, преклонил колено и поцеловал ему руку.
– Отец Дитрих…
– Сэр Ричард, – произнес он полуофициально, это все-таки дружески, хотя и не так тепло, как «сын мой», – вы справились с нападением, хотя мне как-то не все ясно, что здесь было.
Священник быстро поставил табуреточку и еще быстрее удалился, почти побежал, хотя бежать не позволяет сан и достоинство.
Я помог отцу Дитриху опуститься на сиденье, он вздохнул и спросил уже настойчивее:
– Можешь рассказать без утайки… что здесь произошло?
Я покосился по сторонам, никого близко нет, но вряд ли это случайность, отец Дитрих понимает, с кем имеет дело, заранее услал священников, поручив каждому крайне неотложное дело.
И все-таки я рискнул спросить:
– Отец Дитрих… вы в каком смысле?
Он покачал головой.
– Сэр Ричард, не утаивайте. Я не все видел, но то, что мне удалось узреть, наполнило душу трепетом и ужасом.
– Отец Дитрих!
– Говорите, – потребовал он.
Я сказал торопливо:
– Отец Дитрих, я надеюсь, этот стульчик крайне умело приспособлен для отдыха и отдохновления душевного и телесного… Нет-нет, я ни на что не намекаю, все исключительно из уважительности и деликатности душевной, которой у меня в избытке, но как-то ни разу не удавалось выказать людям, все только своей собачке и лошадке…
Он покачал головой, повторил требовательно:
– Рассказывайте!
– Как бы помягче, – промямлил я, – поцерковнее… хотя, конечно, не мир он принес, но двуручный меч… хотя тогда двуручных не было, мечи ковали не длиннее, чем сейчас у домохозяек нож для разделки рыбы, тоже мне центурионы…
– Сэр Ричард!
Я воскликнул виновато:
– Простите, отец Дитрих, это я подбираюсь так вот ползком к опасной теме, чтобы не вспугнуть, а она чтобы хлопаньем железных крыльев вас не оглушила…
– Говори, – сказал он мирно, – я ко всему готов. Когда разговариваю с тобой, я всегда готов ко всему.
– Спасибо, отец Дитрих, за особую оценку. В общем, некие темные силы крайне заинтересованы в том, чтобы кара Господня, как считается, настигла человечество.
Он произнес спокойно, но я уловил растущее раздражение:
– Сэр Ричард, это не новость.
Я сказал торопливо:
– Я не имею в виду раскол в церкви и разногласия среди священников! И, конечно, не простой народ, да пошел он в задницу, компост демократии…
– Сэр Ричард?
– Не знаю, – сказал я со вздохом, – что вы видели, но я… впервые в жизни!.. ощутил себя пешкой в чужой игре. Это так часто говорят, что в зубах навязло, ах-ах, он был пешкой в руках могущественных сил, но сумел понять, усвоить, освоить, удрать, вывернуться, избежать… и все такое. Я гордился тем, что всегда крепко и бестрепетно держу свою судьбу за горло, как какого-нибудь гуся на ярмарке, рулил туды, куда изволил, и творил то, что хотел, хотя задуманное и не всегда получалось, но это у меня были пешки, а не я пешка. А теперь понимаю – еще какая пешка, самая мелкая, в лупу не сразу увидишь…
– Продолжай, сын мой, – сказал он тем же голосом. – Слышу глубокую скорбь и тревогу в твоем якобы бодром голосе.
– Отец Дитрих, – произнес я с чувством, – впервые в схватку вступили главные силы.
– Продолжай.
Я сглотнул тяжелый ком в горле и сказал хрипло:
– Если Маркус не остановить, это разрушит не только землю. Для темных сил это победа над самим Господом! Не в прямом смысле, конечно, отец Дитрих, не смотрите на меня такими дикими глазами…
