– Что стряслось?
Он посмотрел свысока.
– Не выношу этого дурака. Он стал еще тупее.
– Он не стал, – возразил я. – Это ты продолжал развиваться.
– Какая разница, – сказал он. – Меня воротит от его слепой преданности.
– А где ты будешь? Если тебя искать, то где?
– Просто позови, – сообщил он. – Мы обычно слышим, когда произносят наши имена. Это не значит, что обязательно откликаемся, но для тебя сделаю исключение.
– Не для меня, – уточнил я, – для дела.
– Хорошо, – согласился он, – если ты такой скромный, то для ах-ах спасения человечества.
– Это не скромность…
– Конечно, не скромность, – согласился он и нахально ухмыльнулся. – У тебя ее просто море!.. Гондванское.
– Что за Гондванское? – спросил я.
– Теперь там выжженная пустыня, – пояснил он. – Ни капли влаги, ничто не живет… Прощай пока!
Он вскинул руки, явно по привычке, я поспешно прикрыл глаза ладонью, однако Азазель исчез без вспышки, как и без запаха серы.
Я несколько раз набрал в грудь воздуха пополнее, затем выдыхал, пока голова не закружилась, но вроде бы кислородом насытил кровь, должен мыслить быстро и четко, но все равно трушу, все-таки, как ни хорохорься и ни тверди себе, что царь природы – человек, но все-таки помню, что это Михаил со своим войском разгромил и сверг в ад мятежных ангелов, а я что, двуногая птица без перьев да еще, стыд какой, с плоскими ногтями.
– Михаил, – сказал я громко и с усилием, – архистратиг небесного воинства… не знаю, провел ли ты внутреннее расследование среди своих сотрудников, но я провел… И его результаты тебе очень не понравятся.
Я ждал, ничего не происходило, я в самом деле решил, что он слишком горд и отказывается общаться с человеком, уже повернулся и пошел к двери, как грозно заблистало золотом и железом.
Глава 12
Он возник посреди комнаты, огромный и величественный, чуть ли не головой в потолок, в императорских доспехах римского властелина, от шлема до поножей все невыносимо блещет золотом, туника под кирасой победно-пурпурного цвета, надменный и снисходительный к моей ничтожности.
Голос его прогрохотал подобно грому, но одновременно в нем прозвучала и высокая музыкальность:
– Смертный… что ты просишь?
– Михаил, – сказал я с тем же усилием, – я не хочу задираться, дело серьезное. Угроза нависла и над тобой.
Он сказал высокомерно:
– Рассмешить хочешь?
– Михаил, – сказал я, – тебе будет не до смеха.
– И что, – произнес он с предельной надменностью, – ты смог узнать?
– Хорошо, – ответил я, – в самом деле обойдемся без всяких «драсте». Ты на мое приветствие кладешь невнимание, гордыню выказываешь, потому я сразу о деле. Из ада сбежали новые заключенные… Более того, не поодиночке, а в составе преступной группы, что делает ее опаснее, потому меры должны были быть приняты немедленные и весьма жесткие.
Он ответил с той же надменностью:
– И что?..
– Организованная группа, – подчеркнул я, – с преступными, надо полагать, намерениями, а не с чистой совестью к честной жизни в условиях моего монархически-демократичного режима!
Он смотрел высокомерно и бесстрастно, но мне почудилось, на его светлом лице отразилось чувство глубокого удовлетворения.
– И что? – повторил он. – Почему ты смиренно запросил моей помощи?
Я постарался выпрямиться и смотреть гордо, как и было задумано изначально, но человек однажды упустил эту возможность, и с тех пор смотрит снизу вверх, даже простирается, стыдно подумать, ниц.
– Не запросил, – отрезал я, – не помощи, и уж никак не смиренно, и ты это знаешь.
– Да? – переспросил он с победной иронией.
– Предыдущих сбежавших, – напомнил я мстительно, – мы не ловили. Вот не ловили и все! Даже в демократических королевствах по законам военного времени преступников ликвидируют на месте. Что и было весьма сделано. Или нужно объяснить значение такого приятного слова, как «ликвидация»?
Он смотрел все еще свысока, но в глазах мелькнуло беспокойство.
– Мы? Это кто?
– Уполномоченная группа, – ответил я с достоинством, – по обезвреживанию и обеззараживанию. Без особого суда и продолжительного следствия по собиранию улик.
– Это… как?
Я объяснил терпеливо:
– По законам военного времени и в виду чрезвычайных обстоятельств, границы которых определяю весьма я.
– Ого!
– Протесты, – уточнил я, – против неправомерных действий администрации ада вроде бы разрешены в усеченном виде ввиду безопасности, однако насильственные действия получат достойный отпор со стороны праволевоохранительных структур! Да ты и сам подавлял мятеж, знаешь. Или думал по ангельской наивности, можешь подавлять только ты?
Он спросил раздраженно:
– Почему сообщаешь это мне?
– Ты главный страж, – напомнил я, – и вроде бы еще архистратиг, если тебя не разжаловали за бездействие, что я бы уже сделал. Проверь, кого из твоих Светлых недостает!
Он спросил с той же надменностью:
– О чем ты, смертный?
– Сбежавших из ада, – сказал я с мрачным торжеством, – вел некто. Как бы некто, но есть серьезные подозрения, что он хоть и некто, но в то же время и кто-то. Даже двое или трое. Это доступно? В этих двух-трех нектах подозреваю парочку из так называемых Светлых, хотя я мог бы подобрать термин и поточнее!
Он напрягся, всмотрелся в меня огненными глазами.
– И что… они погибли? Ангелы?
– Были казнены, – ответил я жестко. – За нападение на представителей законной власти во время исполнения!
Он спросил с гневом:
– Ты говоришь об ангелах?
– Это уже преступники, а не ангелы, – ответил я уклончиво. – Это доступно? Или защищаешь только потому, что как бы свои? Тебе напомнить или сам вспомнишь, что и Люцифер был своим, да еще каким своим?
Он спросил с недоумением, как я увидел, искренним:
– На кого они напали, как ты говоришь?
– На меня, – отрезал я, возвысив голос. – Господь власть на земле передал человеку! Уже подзабылось? Так вот я напоминаю. Человека не трогали ни Темные, ни Светлые, потому что нельзя. Но себя вы за тысячи лет убедили, что запрет ни при чем, это вы такие милостивые и благородные, потому просто вот так сами не обижаете мелких смертных людишек. По доброте и снисходительности.
Он спросил строго:
– Смертный, а не проявляешь ли ты чрезмерную гордыню?
