— Ему и по характеру не нужно быть спортсменом, Алекс, — упорно повторил японец. — Он уже лидер. У него другие задачи.
— Поживем, увидим.
Японец ушел задумчивым. Пусть думает.
Александр тоже думал. Дверь за японцем закрылась, а Погребняк все стоял у входа в каюту, прислонившись к стене, и размышлял.
Кадзусе, конечно, откровенен, и отношения у них складываются теплыми, но доктор непредсказуем. Если утром Погребняк готов был делать ставку на то, что в случае форс-мажора японец окажется на его стороне, то сейчас он в этом усомнился.
На фоне брата рациональнее теперь выглядел скорее Мацуме, но тот гений. А от гениев никогда не знаешь чего ждать. Выходит, наиболее надежен и понятен только Баркер.
Набрали же команду, черт их дери!
Александр с силой вжарил кулаком по стене. Словно поддаваясь всплеску человеческой агрессии, дверь пшикнула и поползла в сторону. Погребняк отпрянул от неожиданности. И тут же мысленно отругал себя за это.
На пороге стоял Богданов. Взгляд капитана не казался дружелюбным, но и волчьего оттенка в нем не осталось.
— Чем обязан, капитан?
— Александр, я хотел извиниться, — спокойно, взвешенно проговорил Богданов.
Видно было, что говорил он не спонтанно. Заранее все продумал, подготовился, но даже не смотря на это запнулся. Погребняк не торопил. Во-первых, незачем, во-вторых, визит капитана стал для него неожиданностью.
— Я хотел извиниться, — повторил Игорь, — за непрофессиональное поведение и проецирование личных отношений на работу членов команды. Предлагаю все вопросы, не касающиеся экспедиции, а так же личные симпатии и антипатии, вызванные этими вопросами, оставить до возвращения на Землю.
«Перемирие?» — чуть не ляпнул Погребняк, но вовремя прикусил язык.
Богданов стоял перед ним в дверях. Спокойный, уверенный. Он взял себя в руки и предлагал сделать то же самое Александру. Не для себя, для дела.
А капитан молодец. Пока он сидел в каюте, трепался с японцем и размышлял, о чем надо и не надо, Игорь сделал ход. И ход грамотный. Вряд ли, конечно, сработает. Слишком эмоционален капитан и так просто обиду не вычеркнет. Случись чего, все вспомнит. Но попытку сделал, попытка засчитана и требует ответного шага.
Погребняк отступил в сторону и кивнул, приглашая капитана войти в каюту.
Первый день полета, 21:12. Относительное бортовое время. «Дальний-17»
Разговор с Погребняком вышел мутный. Большей частью он состоял из пауз, словно собеседники никак не могли найти слов для того, чтобы хоть как-то объяснить свои позиции. Впрочем, Богданову показалось, что слова мучительно подбирал он один. Специалист по тарелочкам, как про себя называл Погребняка капитан, больше ждал, что скажет Игорь и реагировал, что называется, по ситуации. Впрочем, делал он это весьма неплохо. Умел слушать, умел, когда надо, вставить слово. Наверное, в другой ситуации с ним было бы хорошо пропустить рюмочку-другую, в веселой компании под хорошую закуску и ни к чему не обязывающую болтовню. Но на корабле, увы, должна быть выстроена система отношений, которая весьма далека от панибратских.
Возвращаясь в свою каюту, Богданов думал, что с Погребняком придется еще не один раз разговаривать, чтобы наладить хоть какой-то контакт. Пока специалист по тарелочкам казался совершенно чужим и даже лишним на корабле. Было вообще непонятно, каким образом такой человек попал в космос. По мнению Богданова в космосе не приживались прагматики. Эта мысль была на грани парадокса, но все же… Все более-менее заметные фигуры в космофлоте, которых знал Игорь, были романтиками. Да и сам капитан «Дальнего-17» обладал этим качеством изрядно. Других космос не держит. Даже самый распоследний дальнобойщик, трудяга, гоняющий свой забитый рудой грузовик через пояс астероидов, замирает, когда острые грани замерзшего льда нет-нет да вспыхнут отраженным светом далекого солнца, заиграют, полыхнут спектром. И этот свет не раз еще разбудит его ночью, колко замрет и снова забьется сердце. Потянет из теплой земной кровати на улицу, на воздух. И еще долго будет дальнобойщик-трудяга стоять и смотреть в ночное небо, пытаясь поймать тот отблеск, ту острую тоску по неизвестно чему. А может, пойдет бродить по спящему городу, напьется в круглосуточном кабаке. Да непонятно с чего… Потому что космос черствых прозаиков не любит. Не держит он их, не носит их вакуум. Почему так? Богданов не смог бы точно сказать. Более того, точно сформулировать все это он смог только после беседы с Погребняком. Раньше было только ощущение, чувство, о котором в среде спейсменов говорить было как-то не принято. Оно и понятно, ведь речь шла о чем-то очень личном.
Погруженный в свои мысли, Игорь шел подлинному коридору, пронизывающему весь корабль. Кончиками пальцев он касался стены, отстранено и чуть завороженно чувствуя, как тихо вибрирует корпус «Дальнего», как могуче отталкиваются от пустоты его двигатели.
В какой-то момент рука провалилась в пустоту.
Богданов вздрогнул и очнулся.
Он находился около кают-компании, дверь в которую была почему-то распахнута.
Игорь осторожно сделал шаг внутрь.
Проекционный экран внешнего обзора был растянут на все четыре стены, свет притушен и оттого казалось, что комната выдвинута прямо в космос. Посреди всего этого сидел, подобно маленькому Будде, Кадзусе. Богданову стало неудобно, будто подсмотрел за чем-то очень интимным, особенным. Он решил осторожно выйти, но японец услышал его шаги.
— Входите капитан.
— Я не хотел мешать.
— Это же кают-компания. Тут нельзя помешать, но это единственное место, где экран можно развернуть на все стены и даже потолок.
Богданов молча огляделся. Справа сиял серп Земли. Родная планета неощутимо, как большая стрелка часов, удалялась в темноту, сдвигаясь куда-то за спину. Становилась меньше. Корабль двигался по сложной орбите, выходя на маршевую гиперболу. Тут, вблизи Земли, нужно было соблюдать осторожность. Человечество, осваивая Солнечную систему, уже столкнулось с тем, что для безопасного движения в космосе нужно соблюдать определенные правила. Случаи столкновения были не такой уж редкостью. Странным образом, в бесконечности космоса корабли умудрялись сходиться до критических расстояний. Был даже специальный термин — человеческое притяжение. Словно люди тянулись друг к другу через пустоту и сталкивали корабли… Что бы предотвратить эти случайности была разработана целая система подлетных и отправных орбит.
— Впереди Марс, — ни к кому не обращаясь, сказал Богданов.
— А помните, капитан, аварию на биологической станции в долине Маринер?
— Это было, кажется, лет десять назад…
— Одиннадцать, если быть точным. Там, в пределах Лабиринта Ночи, проходили крупные археологические раскопы. Огромную площадь накрыли биокуполом. Работы шли и днем и ночью. Столько открытий. Надежд. До сих пор музей Марса в Берлине самый посещаемый, хотя экспансия уже давно закончилась. Большая часть экспонатов как раз из Лабиринта Ночи. Все эти странные коробочки, черепки, золотистые фигурки из стекла и песка с удивительными голубыми глазами… Я каждый год хожу туда. На Марсе я провел три года. Работал лаборантом.
