— Вы уверены, что нападение вообще имело место? — задала вопрос молодящаяся женщина в строгом костюме.
— По-вашему, два сегодняшних взрыва — тоже газетная «утка»? — раздраженно перебил ее генерал.
— Имело. Я привез с собой сторожа. Единственного уцелевшего из персонала станции, и ту самую журналистку, — вставил Роман. — К сожалению, к моменту появления связи, Батурина позабыла о программе. Такое впечатление, что зона радиомолчания и зона воздействия напрямую связаны между собой.
— Зона радиомолчания — это факт, — подтвердил какой-то морской офицер. — Связь с моей парой вертолетов утеряна.
— Где они? — спросил штатский, чей костюм не мог скрыть выправку.
Речь, понятно, шла не о посланных в разведку летательных аппаратах.
— Внизу. В синем «Опеле».
— Слышали? — заместитель повернулся к тому подполковнику, что встречал Ветрова. — Доставьте сюда обоих.
— Слушаюсь!
Но покинуть кабинет офицер не успел. Буквально в дверях он столкнулся с бледным как снег майором.
— Товарищ генерал-лейтенант! Только что получено сообщение. Спутники зафиксировали атомный взрыв большой мощности в районе Соснового Бора.
И в кабинете повисла тишина. Та самая, которой часто навешивают эпитет «мертвая».
Дашховуз, Туркменистан
обращение ученицы 9 «Б» класса 4-й средней школы Дашховуза,
наклеено на Стене Памяти разрушенного дома
18 июля 2012
Кому вы служите, солдаты? Какому богу или господину? Зачем вы нападаете на наши города? Зачем сжигаете поселки? Почему навязываете свое? Мы не хотим ни вашей валютной демократии, ни ваших супермаркетов, ни ваших солдат на наших улицах! И не хотим ни ваших грязных долларов, ни ЕМВ, ни евро, ни рублей. Мы ничего не хотим от вас!
Здесь живет простой народ. Нам не нужны ваши законы. Не нужны ваше лживое телевидение и грязные политики. Нам не нужна ваша вера — у нас есть своя. Мы не посягаем на чужие богатства и не просим дать их нам. У нас все свое! Мы не хотим ничего. И никому ничего не навязываем.
Вы говорите, что пришли сюда, чтобы освободить нас. От чего освободить? От кого? Мы и раньше были свободны. Мы жили пусть небогато, но мирно. Мы не хотим существовать под вашей опекой: богато, но никак не свободно.
Вы — чужаки! Уходите из наших городов! Идите делать свою демократию в какое-нибудь другое место. Вам тут не рады!
Вы пришли сюда, чтобы проливать нашу кровь. Разве мы приглашали вас? Вы смеетесь, стреляя в детей и стариков, и снимаете пытки на мобильные телефоны. Миротворцы! До вашего прихода тут не было войны. Никто не звал вас, чтобы вы принесли свой лживый «мир».
Зачем не даете вы жить простым людям? Зачем вы пришли? Вы не воюете против государства! Вы убиваете мирных жителей. Уходите! Уходите!
Санкт-Петербург, Россия
Утро, 13 июля
— Что скажете, Юрий Петрович? — Подполковник Подколзин, холеный, явно знающий себе цену, с погоном согласно нынешней форме где-то едва ли не на пузе, вопросительно смотрел на приглашенного пожилого эксперта, поднятого раньше времени с постели и потому недовольного, раздражительного.
Дело происходило в почти опустевшем штабе. Главное военное начальство не стало медлить после известия о взрыве и отправилось за город, туда, где глубоко под землей размещался прекрасно оборудованный командный пункт. Куда делось начальство штатское, сказать вообще было невозможно. Оно ни перед кем не отчитывалось, и что сказало военным, Ветров понятия не имел. Однако тревогу в городе никто не объявлял, наверняка уже позабыли, каким образом это делается, и утро тянулось, как тянется обычное утро рабочего дня. Словно ровным счетом ничего не произошло и нет никакой угрозы спешащим на работу жителям.
Но Подколзин об угрозе прекрасно знал, такое не забывается, и потому сквозь холеность пробивалась тревога. Одно дело — привычно лебезить перед начальством, соглашаться с высказанными и угадывать тайные желания во славу карьеры, и другое — вдруг убедиться, что начальство ценит тебя весьма своеобразно. Само отправилось в безопасное местечко, тебя же оставило в обреченном городе. Мол, надо установить истину и все такое прочее, а уж потом…
Хорошо, ветер пока дул в другую сторону, и радиоактивные тучи до Питера пока дойти не могли. Но ветер меняет направление быстро, сейчас дует отсюда, через пять минут сюда, и Подколзину было неспокойно. И не сбежишь. Сиди и жди приказа или же ухудшения обстановки.
— Чушь! Полная и откровенная чушь! — отмахнулся эксперт, не обращая внимания на сидящих напротив свидетелей.
Только что был заслушан рассказ о несостоявшейся диверсии Батуриной — прямо в ее присутствии, ибо сама журналистка по-прежнему практически ничего не помнила. Лишь страдальчески морщилась, когда старший лейтенант напополам с дедом пересказывали ее выражения и ее стремление покончить жизнь самоубийством, унеся при том тысячи неповинных жизней. После чего журналистку увели в соседнюю комнату, где она поступила в распоряжение врачей и двух молчаливых субъектов не то из контрразведки, не то из ФСБ.
— Как — чушь? — даже чуточку оторопел Ветров. — Я сам слышал, и полковник Орлов говорил об ее словах.
— А то и чушь! — пояснил эксперт. — Говорите, девушка рассказывала о ломающей опоры системе «Крен» и протоколах «Экстра»? Так вот, нет на ЛАЭС никаких опор под реакторами, как нет и названных вами систем и протоколов! Это явная ложь. Вы вообще представляете, как можно организовать взрыв на современной атомной станции?
— Наверное, стержни из реактора вынуть, — без особой уверенности ответил старлей.
— Они, молодой человек, к вашему сведению, полностью не вынимаются, — оборвал эксперт. — Защита от дурака, если слышали такое выражение. Смею вас уверить: уже давно предусмотрены самые маловероятные ситуации. Проще говоря — ни при каких обстоятельствах ни один из реакторов станции взорваться не может. Даже в теории. Ни по технической неисправности, ни по халатности обслуживающего персонала, ни в результате террористического акта. Не мо-жет, — по складам повторил специалист.
— Но взрыв ведь был, — робко вставил Подколзин.
А Ветров с дедом, напротив, переглянулись с внезапно вспыхнувшей надеждой. Вдруг спутники узрели нечто иное, и там, в здании рядом с Сосновым Бором, все еще дерутся ставшие родными люди?
— Взрыв был, — уничтожил надежды голос эксперта. — По всем представленным мне данным — настоящий, если так можно выразиться. С грибом в атмосфере, вспышкой, радиацией и прочими прелестями. Тут двух мнений быть не может. И фотографии из космоса, и данные сейсмических станций, и замеры радиоактивности — все говорит о трагедии.
— Но как же так?.. — вопросил Роман.
Нет ничего хуже мгновенно возродившихся и сразу безжалостно убитых надежд.
