О законопослушании — Владыко, я много думал о
нашей прошлой беседе, и вот что не дает мне покоя. Вы говорите, что рыба гниет
с головы и выздоровление следует тоже начинать с головы. Это звучит разумно,
но, по-моему, общественное устройство более напоминает не рыбу, а некое здание.
— Истинно так.
— А если так, то хорош ли выйдет дом, который
строят, начиная от венца?
— Нехорош, сын мой, и я очень рад, что вы
дошли до сего сами, без моих подсказок. Одним «аппаратом», как бы расчудесен он
ни был, кривду не распрямишь. Нужно, чтобы большинство захотело того же, чего
хотите вы, и тогда усилия ваши и ваших помощников будут встречать не
противление, а поддержку.
— Но всяк хочет своего, и у каждого своя выгода!
Многим, очень многим удобнее и привычнее жить так, как они живут — повиноваться
не законной власти, а «нужным людям». Так оно выходит проще и дешевле и для
купцов, и для торговцев, и для промышленников, и для мещанства. Разве всех их
переубедишь? Они и слушать не станут.
— И не надо переубеждать. У нас в России
словам не верят, тем более если они исходят от начальства. Основа прочного
жизнеустройства, сын мой, состоит в добровольном законопослушании.
— О, владыко! О чем вы толкуете? Какое может
быть в России добровольное законопослушание?
— Да такое же, как в дорогой вашему сердцу
Швейцарии!
— Нет, право, отче, не сердитесь. Но мне
хотелось бы, чтобы мы говорили не об идеальных схемах, а о шагах, могущих иметь
практические последствия.
— Именно об этом я и излагаю. Добровольное
исполнение закона — не следствие высокой сознательности обывателей, а всего
лишь признак того, что людям выгоднее соблюдать сей закон, нежели его нарушать.
И если вы призадумаетесь, то увидите, что у нас в России повсеместно нарушаются
отнюдь не все законы, а лишь некоторые. Или не так?
— Пожалуй, что и так. Прежде, до отмены
монопольной торговли на водку, многие изготавливали самогон и тайком продавали,
но теперь этого нет. Однако где нечисты девять из десяти россиян, так это при
уплате податей и сборов. Тут уж вы, отче, спорить не станете.
— Не только не стану, сын мой, но и скажу вам,
что вы безошибочно определили самый исток болезни, называемой беззаконием.
Убивают единицы, воруют тоже немногие, но вот платить все бессчетные подати,
акцизы и пошлины, многие из коих нелепы и непомерны, не хочет никто. От этого
весь вред и происходит: и взяточничество, и оскудение казны, и те самые «нужные
люди», на которых ни вы, ни ваши предшественники не сумели сыскать управу. А
наипачий вред проистекает оттого, что, как вы верно заметили, девять из десяти
человеков чувствуют себя нарушителями закона. Сие означает, что закон им не
защита, а устрашение, и сами они уже не уважаемые члены общества, но воришки,
коих суд и полиция в любой миг могут призвать к ответу. На том нужные люди и
держатся: им-то доподлинно известно, кто и сколько казне недоплатил. Берут они
за свое знание поменее, чем государство, да и от слуг закона нарушителей
оберегают. Вот и выходит, что общество наше сплошь из воришек состоит, которыми
разбойники управляют. Будет человек себя уважать, если сам про себя знает, что
он воришка и взяткодатель? Нет, Антон Антонович, не будет — ни себя, ни законы.
— Но тут ведь ничего не сделаешь!
— Слышу в вашем голосе отчаяние, и совершенно
напрасно. Сделать же нужно вот что: назначить на всякого податного, кем он ни
будь, единый налог, невеликий, заранее известный и взимаемый сразу, со всех
выплат, выдач, сделок и доходов. И дань эта должна не превышать одной десятой,
потому что святая церковь еще со стародавних времен на богатом своем опыте
проверила и убедилась: десятину человек платить согласится, а больше — ни в
какую, даже под страхом кары Отца Небесного. А это значит, что и искушать
нечего. Вот пусть и вам платят десятину. Кто бедный и десять рублей в месяц еле
добывает, с того берите рублишко, а кто миллион заколачивает — с того можно сто
тысяч взять, но такого человека и особенно поблагодарить нужно, уважение ему
оказать, потому что на его предприимчивости и рачительности государство стоит.
— Всё это прекрасно, но не губернатор налоги и
пошлины назначает. Ведь вы превосходно знаете, владыко, что порядок взимания
всевозможных сборов определяют в Петербурге, и я не властен своей волей его
менять. За это меня со службы выгонят, да еще под суд упекут.
— Не упекут. Потому что вы поедете в столицу и
заключите с правительством соглашение. Никогда еще не бывало, чтобы Заволжская
губерния казне сполна все положенные налоги выплачивала, потому что жители
увертываются и не желают нисколько платить. Одни недоимки на нас, как и на
большинстве прочих губерний. А вы поручитесь своей гарантией, что будете
положенную сумму исправно вносить, но собирать ее станете по-своему, и
объясните, как именно, чтобы в вас откупщика не увидели. И я со своей стороны
за вас поручусь, объясню кому следует, в чем ваша идея состоит. Согласятся,
потому что казне прямая выгода. Захотят испытать на одной незначительной и
убыточной губернии, что из сего опыта может проистечь. Заметьте еще и то, сын мой,
что вследствие этого начинания вы разом избавитесь и от нужных людей, и от
большинства мздоимцев. Никто уж им деньги не понесет, потому что выгоднее и
безопаснее будет государству положенное уплатить, а за это от закона защиты
истребовать. Останутся наши заволжские разбойники без поддержки снизу, а сверху
их ваша полиция прижмет, потому что станет она у вас уже не купленная, как
прежде, а честная.
Ремарка. Вот это всё сбылось в точности, даже
еще и более, чем сулил владыка. Разбойников по лесам и городам выловили быстро,
потому что у нас не Москва с Питером, про каждого известно, что ты за человек.
Нужные люди — кто в другие губернии подался, кто в каторгу поехал, а которые
поумнее, те притихли и занялись дозволенной торговлишкой или иным законным промыслом.
Самое удивительное то, что после учреждения единой подати отчего-то много
меньше стало и всех прочих преступлений. Может, оттого, что заволжане все вдруг
как-то заважничали и обрели больше степенства в словах, поступках и даже
телодвижениях? Чиновников у нас поубавилось, потому что многие собирающие,
следящие и контролирующие сделались не нужны, а вот купцов и промышленников
понаехало из других губерний видимо-невидимо — выгодно им показалось в Заволжье
жить и дела вести. В губернской казне деньги завелись, так что понастроили у
нас за минувшие годы и домов новых, и больниц, и школ, и дороги наладили, даже
и о собственном театре начали подумывать.
Приезжали посмотреть на наши чудеса из столиц
и иных краев, хотели и в других губерниях так же устроить, да что-то там у них
не сложилось.
О достоинстве
— А скажите, сын мой, чем, по-вашему, нищета
отлична от бедности?
