— Как угодно, — кротко склонил голову Гурий
Самсонович, но, прежде чем сесть, сказал: — Умоляю, владыко, не злоупотребляйте
вашим пастырским словом! Оно много весит, но и ответственность за него великая.
Выход такого свидетеля означал настоящую,
изумительнейшую сенсацию, и один из рисовальщиков от усердия даже сполз со
стола на пол и потихоньку подобрался поближе, чтобы ухватить торжественную и
величавую позу епископа, когда тот произносил слова присяги.
Митрофаний не стал обращаться к присяжным, а
сразу повернулся к защитнику, словно признавая его ключевой фигурой всей этой
ожесточенной юридической баталии.
— Вы сказали про ответственность, — ясно и
громко начал преосвященный. — И сказали истинную правду. На каждом, кто говорит
перед судом человеческим, лежит большая ответственность. Но несравненно большая
ответственность лежит на нас перед Судом грядущим. Вот об этом-то вы, кажется,
и запамятовали.
Гурий Самсонович смиренно опустил голову, как
бы не смея противоречить столь почтенному оппоненту, однако же оставаясь при
своем мнении.
— А ведь вы талантливый человек, изощренного
ума, — с укоризной продолжил Митрофаний. — Что же эквилибристикой заниматься?
Купец с сыном, трое бедных зытяков, художник, две девушки, полицейский, да и
кавказец этот — вон сколько душ загублено. И все как нарочно связаны с
Бубенцовым. Вы ведь не станете отрицать этого? У нас в Заволжье всё было тихо и
мирно. Потом появился этот человек, и словно кто сглазил наш благословенный
край. Начались убийства, взаимные подозрения, ненависть, подлость,
доносительство, шатание в семьях, страх. Я сейчас скажу то, что многим
вольнодумцам и безбожникам покажется суеверием и отсталостью, но это чистая
правда. Вокруг нас и среди нас бродят люди, носящие в душе Зло. Их много, этих
людей, и выглядят они точно так же, как все остальные. Поэтому мы не страшимся
их, доверчиво открываем им сердца и объятья. — Здесь преосвященный выразительно
обвел взглядом галерею, на которой сидели наши заволжские дамы. — А распознаём
мы злоносцев, только когда им зачем-то, из каких-то собственных надобностей,
приходит на ум уязвить или уничтожить нас. И тогда мы воем и горюем, но спасти
нас уже трудно, потому что у злых сих делателей стальные зубы, железные когти и
сердце их высечено из камня.
Владыка был похож сейчас на ветхозаветного
пророка, а голос его гремел так, словно Митрофаний вел эскадрон в атаку на
английских гусар в балаклавской Долине Смерти.
— Знаете, что за напасть обрушилась на нашу
губернию? К нам пришло Зло. И мы, живущие здесь, все почувствовали это — кто
раньше, кто позже. Ваш подзащитный не просто злой человек — он слуга Зла. Вся
его жизнь, всё его поведение тому свидетельство. И опасный слуга, потому что
умен, хитер, изворотлив, смел и красив. Да-да, красив. Лукавый вооружил его
медоточивым языком, обволакивающим голосом, властью подавлять слабых и многими
иными дарами.
Тут Бубенцов отмочил штуку: выставил в спину
владыке рожки и высунул язык. Кто-то фыркнул, но на большинство присутствующих
выходка произвела крайне неприятное впечатление.
— Посмотрим на те его дела, которых даже вы
оспаривать не станете, продолжил епископ, по-прежнему обращаясь только к
адвокату. — Вы говорили, что отца и сына Вонифатьевых убил не он, а его
прислужник. Допустим только допустим, — что это так. Из одного страшного
преступления Бубенцов сотворил другое, еще худшее: он возвел напраслину на
целый народ, поднял волну ненависти и нетерпимости, устроил позорную и гнусную
охоту на инаковерцев. А как он поступил с Наиной Телиановой? Он совратил эту
барышню, разрушил ее жизнь и надругался над ее пусть грешным, но искренним
чувством. Да и совратил-то он ее не по любви и даже не по страсти, а из
минутной прихоти или, того хуже, из корысти. Вольно или невольно Бубенцов
толкнул Наину Телианову на омерзительнейшие поступки и на прямое соучастие
чудовищному убийству. А после погубил ее. Да-да, в любом случае это он погубил
и Наину Георгиевну, и ее горничную, и художника.
Этого Ломейко стерпеть уже не мог, поскольку
видел, какое действие речь владыки производит на присяжных.
— Но позвольте! — вскричал адвокат,
поднимаясь. — Вы это говорите в фигуральном смысле, а закон фигур речи не
признает! Господин председательствующий, это совершеннейшее нарушение процедуры
и правил! Я протестую!
— Можно и не в фигуральном, — гораздо тише
проговорил Митрофаний. Что там у вас были за доводы, которыми вы пробуете
опровергнуть обвинение? У тщедушного Бубенцова не хватило бы сил проломить
грудь Поджио тяжелой треногой от фотографического аппарата? Вы, кажется,
употребили слова «сатанинская сила»?
Очень уместное выражение. Ибо и я думаю о
сатанинской силе, когда вижу, сколько злой энергии и дьявольской неутомимости
проявил господин Бубенцов за время своей кипучей деятельности в нашей губернии.
Да, он субтилен и тощ, но люди такого склада, как известно, обладают особым
запасом нервической энергии. В исступлении или ярости они способны проявлять
чудеса силы, что подтверждает и медицинская наука. Да вот, что далеко ходить, —
владыка сделал вид, что ему только сейчас пришел на ум удачный пример. — Вы
сами в прошлом году на процессе по делу мещанки Барановой замечательно это
описали. Ваша подзащитная, семнадцатилетняя швея, удавила голыми руками своего
мучителя и еще сгоряча дотащила шестипудовую тушу до пруда. Я читал в газетах
вашу речь, обеспечившую Барановой нестрогий приговор. Помните, как вы толковали
про «нервическое исступление»?
Это был удар сокрушительной силы, и более
всего из-за того, что обрушился на Гурия Самсоновича совершенно внезапно. Кто
бы мог ожидать от провинциального архиерея такой осведомленности?
А владыка уже вел дальше:
— Раз вы изучали материалы дела, то вам
известно, что кто-то пытался убить монахиню Пелагию Лисицыну после того, как
она раскрыла проказы Наины Телиановой с белыми бульдогами. Среди вещественных
доказательств имеется мешок с веревкой, орудия несостоявшегося убийства.
Бубенцов при разоблачении Телиановой присутствовал, но Мурада Джураева там не
было. Если Джураев — единственный преступник, то откуда же он узнал, что сестра
Пелагия опасна?
Адвокат бросил вопросительный взгляд на
Владимира Львовича — тот лишь пожал плечами.
— И еще… — Митрофаний сделал паузу, давая
понять, что сейчас скажет самое главное. — Скажите, господин защитник, в кого
была влюблена Телианова — в Мурада Джураева или все-таки в Бубенцова?
До публики смысл вопроса дошел не сразу, но
сообразительный Гурий Самсонович побледнел и дернул себя за бороду.
