Видимо, все-таки именно предостережение,
потому что на выходе из города, уже за шлагбаумом, была Пелагии явлена примета
явно недоброго свойства. Оглянувшись и уввдев, что поблизости вроде бы никого
нет, инокиня достала из поясной сумки, где вязанье, маленькое зеркальце и
принялась разглядывать нос — не побледнели ли настырные веснушки от одуванного
молочка. А тут из придорожных кустов шуршание раздалось, и вылезли две бабы,
невесть зачем сошедшие с шляха. Сестра Пелагия хотела руку за спину спрятать,
да так неловко, что зеркальце упало. Подняла — нехорошо: две трещины
крест-накрест, а всем известно, что это за знак. Ничего хорошего он не
предвещает.
К плохим приметам Пелагия, вопреки
монастырскому уставу, относилась серьезно, и не из невежества, а потому что
многократно убеждалась: неспуста они за долгие века народом выделены и
перечислены. Как положено в подобном случае, зачерпнула горстку праха, кинула
через левое плечо, осенила себя крестным знамением (чего всуе никогда не
делала), прочла молитву Пресвятой Троице и пошла себе дальше.
О тревожном думать не хотелось (да, в общем, и
не с чего было), впереди предстояло пусть маленькое, но все же не лишенное
познавательности приключение, и настроение монахини, ненадолго омраченное
гибелью зеркальца, быстро наладилось, тем более что стояла та волшебная летняя
пора, когда воздух от зрелого солнца делается золотистым, будто мед, небо
высокое, а земля широкая, и все вокруг полно щедрой жизни и доброй истомы. Да,
впрочем, что описывать, все и так знают, как выглядит пригожий августовский
день, не так давно переваливший за середину.
На первой же версте Пелагии повезло — подсадил
на телегу старичок крестьянин. Дороги у нас в губернии новые, ровные, едешь —
будто по льду скользишь, и докатила Пелагия на мягком сене с полным комфортом
до самого поворота с Астраханского шляха на Дроздовку.
Тут, на самой развилке, было еще одно
предзнаменование, да такое, что хуже уж и не придумаешь. Сойдя с телеги и
благословив старичка. Пелагия увидела в стороне кучку людей, столпившихся возле
какой-то повозки и что-то там молчаливо разглядывавших. По прирожденному
любопытству не могла сестра пройти мимо такого события и подошла посмотреть,
что там за диковина. Протиснулась меж мужиков и богомольцев, прищурилась через
очки: самое обыкновенное дорожное происшествие — сломалась ось. Но возле
покривившейся повозки отчего-то торчал исправник и кряхтели двое полицейских
стражников, насаживая колесо на свежесрубленный и кое-как зачищенный дубок.
Исправник был знакомый, капитан Нерушайло из ближнего Черноярского уезда, а в
повозке лежало что-то продолговатое, прикрытое брезентом.
— Что, Пахом Сергеевич, утопленник? — спросила
Пелагия, поздоровавшись и на всякий случай перекрестив брезент.
— Нет, матушка, пострашнее, — с загадочным
видом ответил исправник, вытирая платком малиновую плешь. — Река двух
упокойников выкинула. Безголовых. Мужчина и отрок. Так на песке рядышком и
лежали. Вот какая оказия. Расследование будет, по всей форме. Везу вот в
губернию на опознание. Хоть как их опознавать, черт разберет. Прошу прощения,
само сорвалось.
Пелагия «черта» с плеча стряхнула, чтоб не
лип, и перекрестила уже не мертвецов, а себя.
— Это не наши, — сказали в толпе. — У нас
такого душегубства отродясь в заводе не было.
— Да, — согласился кто-то. — Не иначе как с
Нижнего принесло, там у них сильно шалят.
Это мнение было встречено всеобщим одобрением,
потому что заволжане нижегородцев недолюбливают, считая их народишком вороватым
и никчемным.
— Ваше благородие, показал бы, что за люди.
Вдруг да узнаем, попросил борода в хорошем казакине — солидный человек, и
видно, что не из одного любопытства, на мертвяков поглазеть.
Многие просьбу поддержали, а бабы хоть и
поохали, но больше из приличия.
Исправник надел фуражку, немного подумал и
снизошел.
— А что ж, и покажу. Вдруг и вправду…
Сдернул Пахом Сергеевич покров, и Пелагия
сразу отвернулась, потому что трупы были совсем голые, монахине на такое
смотреть не пристало. Успела только увидеть, что у большого, волосатого, левая
рука, где полагается кисти быть, заканчивается сыромясным обрубком.
— Ой ты, Господи, мальчонка-то малой совсем, —
запричитала какая-то из баб. — У меня Афонька такой же.
Дальше Пелагия смотреть не стала, потому что
послушание есть послушание, и зашагала проселком к Дроздовке.
Что-то душно становилось, и от земли
поднималось некое струение, как бывает в жаркий день перед дождем. Пелагия
ускорила шаг, поглядывая на небо, по которому, быстро набухая, катилась
круглая, плотно сбитая туча. Впереди виднелась ограда парка, и над деревьями
зеленела крыша большого дома, но до него пока еще было далеконько.
Ничего, не размокну, сказала себе монахиня, но
настроение у нее было уже совсем не то, что прежде. Сестру Пелагию одолевало
недостойное чувство — зависть. Вот это настоящее дело, думала она, вспоминая,
как важно произнес Пахом Сергеевич вкусное слово «расследование».
Кому страшную тайну разгадывать, а кому
разбираться, от чего околел тетенькин брудастый. Ну и послушание дал владыка.
Глава 2
Тучи над Заволжском
Пусть сестра Пелагия пока идет себе под быстро
темнеющим небом к железным воротам дроздовского парка, мы же тем временем
сделаем отступление, чтобы разъяснить некоторые тайны нашей губернской
политики, а также представить персон, которым суждено сыграть ключевую роль в
этой темной и запутанной истории.
Как уже было сказано, Заволжская губерния
обширна, но находится вдали от вместилища центральной власти и с давних времен
была не то чтобы совсем предоставлена самой себе, но очень мало осенена
вниманием со стороны высших сфер. Ничего желанного для сих сфер в Заволжье нет
— всё леса, да реки, да озера, в особенности же много болот, и таких, что в
годы Смуты где-то в здешних трясинах сгинул целый ляшский обоз, отправленный
Самозванцем на поиски волшебного Злата Камня.
