В противоположной стене имелась дверь — низкая, изготовленная из тяжелых, потемневших досок и украшенная позолоченными окладами и декоративными гвоздями. На месте замка красовался странный символ, который, казалось, таинственным образом двигался, словно он жил.
Прошло всего лишь несколько минут, а в коридоре уже послышались шаги, и воины вернулись. Они сопровождали узкоплечего, маленького человечка с черными волосами и хитрыми глазками. Тонкие усики над верхней губой тщетно пытались придать его лицу выражение мужской суровости. Этот человечек был скорее похож на крысу.
— Господин! — Рауль опустил взгляд, низко поклонился и явно испугался, когда заметил кровь на одежде Некрона. — Вы ранены, господин?
Некрон недовольно отмахнулся.
— Сейчас это не играет никакой роли, Рауль, — сказал он. — Я ухожу. Пока меня не будет, ты отвечаешь за безопасность крепости.
— Вы… уходите? — переспросил Рауль. Его голос дрожал, а руки нервно двигались. — Но вы ведь только что…
— Я должен это сделать, — перебил Некрон. — Я выяснил, где прячется сын колдуна. Я пойду и сделаю то, что требует клятва, данная нашими предками. Сын Андары должен умереть.
— Но это… Вы можете послать кого-нибудь другого! — неуверенно сказал Рауль. — Ведь это опасно, господин!..
— Другого? — Некрон мрачно улыбнулся. — Такого, как Шэннон, Рауль? — Он покачал головой. — Нет. Я уже однажды совершил ошибку и недооценил Роберта Крейвена. — Он помолчал, чтобы придать своим словам нужный вес, потом расправил плечи и кивнул на обитую золотом дверь в другом конце комнаты. — Я должен пойти сам, — сказал он еще раз.
Рауль бросил на дверь встревоженный взгляд, несколько раз судорожно сглотнул. Его страх нельзя было не заметить. Но это был страх не перед Некроном или властью, которую тот представлял, Это был страх перед тем, что скрывалось за этой дверью.
— Вы хотите… пойти один? — переспросил Рауль, запинаясь. Его кадык нервно двигался вверх и вниз.
— Не совсем один, — возразил Некрон. — Меня будут сопровождать десять твоих самых смелых воинов. Ты сам выберешь их, пока я сделаю необходимые… приготовления.
— Только десять? — вырвалось у Рауля. — Не лучше ли будет, если…
— Только десять, — перебил Некрон. — А теперь иди. Иди и выбери самых лучших воинов, какие у тебя только есть. Через час я жду их здесь.
Рауль смиренно кивнул, опустил голову и удалился, пятясь задом, в сопровождении обоих молчаливых часовых. Но перед тем как покинуть помещение, он еще раз поднял глаза, и то, что он увидел, заставило его побледнеть.
Некрон повернулся к нему спиной и заклинающим жестом вытянул руки по направлению к двери.
Бесформенная штуковина, висевшая на месте замка, начала пульсировать.
“Оно бьется, — в ужасе подумал Рауль. — Оно бьется, как огромное сердце…”
* * *
До самого обеда так по-настоящему и не рассвело. Серый туман лежал над городам, и как всегда, когда с нетерпением ждешь, чтобы время поскорее прошло, минуты тянулись бесконечно медленно, словно сироп.
Только вчера ночью, после четырехнедельного плавания на корабле и дневной поездки от Саутгемптона я прибыл в Лондон. После страшных происшествий в Иннемауте я просто обязан был снова увидеть Присциллу. Дух ведьмы Лиссы, давно завладевший ее телом, окончательно уничтожил мой отец.
Было нелегко уговорить Говарда на это возвращение, но я не зря обладал необычной силой убеждения В конце-концов мой друг согласился, однако настоял на том, чтобы выехать на три дня раньше меня для того, как он выразился, чтобы все приготовить к моему приезду.
Шэннон и Рольф остались в Аркхеме. Шэннон удалился в свою комнату в здании университета и не хотел никого видеть. Я хорошо понимал его — за последние дни на него обрушилось слишком много всего. Ему требовалось время, чтобы все хорошенько обдумать и справиться со своими сомнениями и страхами. Рольф обещал добросовестно присматривать за ним.
Я прибыл в Лондон на один день раньше; благоприятный ветер позволил паруснику, на котором я отправился в путь, быстрее, чем было запланировано, пересечь Атлантику.
Таким образом я провел одну ночь в гостинице, так и не увидев Говарда. Вместо него на рассвете появился доктор Грей, врач, лечивший Присциллу во время ее “болезни”, и хороший друг Говарда.
При была в Лондоне! Но мое предвкушение радости нашего свидания очень быстро улетучилось. Доктор Грей всю первую половину дня таскал меня — как мне показалось — по всем лондонским инстанциям. Говард и он все подготовили, раздобыли все бумаги, которые требовались, чтобы окончательно сделать меня законным наследником моего отца. Таким образом, мне пришлось час за часом подписывать уйму бумаг, тысячу раз кланяться мелким клеркам и отвечать на сто тысяч глупых вопросов.
Мне осталось одно утешение — только когда все юридические тонкости прояснились (и только тогда), твердолобые британские ведомства признали меня сыном Родерика Андары.
Разумеется, мой отец не был занесен ни в одну картотеку как колдун и считался довольно состоятельным гражданином.
На улицах Лондона таял последний снег, когда доктор Грей и я покинули британское Королевское Министерство здравоохранения и вновь заняли место в экипаже. Белое покрывало, опустившееся на город, превратилось в рваный ковер из сырости и бурой слякоти. В этом году зима никак не хотела заканчиваться, но сегодня, 15 мая 1885 года, она, кажется, окончательно была побеждена.
Я озяб.
Вся моя одежда отсырела, хотя я только сегодня утром извлек ее из чемодана. Даже сильный огонь, который всю ночь горел в камине в моем гостиничном номере, не смог окончательно прогнать сырость и холод.
Одной рукой я плотнее собрал воротник своего пальто на меховой подкладке, а другую сунул в карман. Несмотря на это, я дрожал от холода.
— Слишком много старого английского виски или слишком много юных английских девушек? — спросил доктор Грей, улыбаясь.
— Слишком мало доброго американского сна, — мрачно возразил я. Правда, сарказм, который я хотел вложить в свои слова, не почувствовался. Зато мои зубы стучали в такт сотрясениям экипажа, почти не имевшего рессор. Ухмылка Грея стала просто наглой.
Мне пришлось сдержаться, чтобы не накричать на него. Если и существует что-то, что может вывести меня из себя больше, чем тупые чиновники или люди, которые в меня стреляют или строят подобные зловредные козни, так это типы, подобные Грею. Люди, день которых начинается с восходом солнца и которые к тому же достаточно коварны, чтобы уже в это время находиться в прекрасном расположении духа и излучать оптимизм.
Грей был ярко выраженным представителем именно такой породы людей. Мало того, что он вытащил меня из постели до завтрака — обычно я завтракаю около девяти и рассматриваю пробуждение до восьми, как преднамеренное телесное повреждение, — так нет, он не мог даже удержаться от того, чтобы не улыбаться все время, шутил и чуть ли не лопался от слишком хорошего настроения.
