— Люди так не ходят, — сказал Шпак неожиданно трезвым голосом. — Как этот… Даже лярвы на подиуме. У него что, шарнир в жопе?
Заткнулся бы ты! Полковник оцепенел, пережидая тишину, и ничего не мог поделать с рвущейся из-под диафрагмы паникой.
В ночи раздался жалобный, переполненный мукой стон.
— Рамзес! — прилетел в ответ механический скрежет.
Даже «триста второй» понял, что человеческая гортань не в состоянии исторгнуть таких, вибрирующих на грани болевого порога, звуков.
Загудел мотор, Слай разворачивал спарку на голос.
Ждать полковник больше не мог. Он шарахнулся к одной амбразуре, к другой, рассадил скулу о пулеметный приклад и только тогда вспомнил о перископе. Слепая темнота расступилась, окрасилась в серо-зеленые тона. Деревянко вжался лицом в резиновую окантовку, повел объективом по кругу.
Никого!
«Сбежал…» — Деревянко обмер, решив, что Шаман бросил его, без лишнего шума отполз с бойцами на трассу и сейчас чешет на пятой скорости к Стройбату. В животе громко заурчало, сфинктер затрепетал.
— Нет здесь Рамзеса! — заверещал полковник в ближнюю амбразуру.
— Заткнись, сука! — рыкнул Шаман из-под гусениц. — Всем молчать, я говорю!
Раздался еще один стон, едва слышный, и «триста второй», наконец, узнал Капрала.
— Рамзес! — тут же пролязгало с другой стороны, и Слай крутанул стволы обратно.
Деревянко прилип к перископу. Отсюда кричали? На зеленой картинке мелькали белые росчерки ночных насекомых, но крикуна Деревянко хоть убей не видел. А значит и Шаман в бинокль тоже.
Капрал больше не стонал, и Рамзеса не звали. Тишина стала еще гуще. Деревянко приплясывал от нестерпимого желания облегчиться, но оторваться от резинового наличника не мог. Здесь был свет и была надежда.
— Где Рамзес? Он нам нужен! — крикнули совсем рядом.
В этот раз искаженный динамиком голос явно принадлежал человеку. Задорному и злому.
Деревянко заметил, как в полусотне метров вспорхнуло и растворилось в ночи облачко теплого воздуха. Крикун дышал, его дыхание полковник видел, но там, где по логике должна была светиться отметка горячего тела, стояла зеленоватая муть.
— Кто такие? — отреагировал Шаман. — С кем говорю?
— Не дрейфь, долговец. Выдай Рамзеса и разойдемся.
— Рамзес! — протяжный вой пришел от пепелища, ударил в спину.
— Нет у нас Рамзеса! — завизжал Деревянко. — Сами ищем!
— Ок! Только проверим, — согласился невидимка.
Полковник увидел облачко чуть в стороне — незваный гость перемещался — и не успел даже выдохнуть.
— Ну попробуй…
Пулеметная очередь заглушила ответ Шамана.
У Слая сдали нервы. То ли от бестолковой дерготни на каждый звук, то ли от страха потерять близкую цель. То ли просто дрогнул на гашетке палец.
— Баран! — страшно завыл Шпак и, кажется, заплакал. — Тля уголовная…
Ночь взорвалась. Трассеры взрезали темноту, распахивая каждый сантиметр пространства.
Стреляли со всех сторон, пули бились в тонкую броню рубки с резким звоном, влетали через узкие бойницы. Ударило в глаза яркое, слепящее тепловизоры зарево. Враги включили инфрапрожектор, не давая долговцам прицельно стрелять и выбивая одну за другой огневые точки.
Полковника ожгло по груди — слава богу, защита спасла! Рассыпалась пластмассовым крошевом труба перископа, ойкнул и захрипел доктор. Захлебнулся пулемет. Слай с заячьим воплем покатился по броне и грянул о землю будто мешок с цементом — грузно и окончательно, как только и падают мертвые.
Полковник рухнул на четвереньки, поскользнувшись на вялой руке доктора. Сознание отсекло страшные звуки, чтобы не рассыпаться в кошмаре безумия, а крики, наоборот, приблизились и стали как никогда отчетливыми. Крики — это жизнь, это надежда на спасение. Деревянко лежал в крови доктора Шпака, прижимал к груди винтовку и жадно слушал.
Разведчики не сдавались! Он перекликались, обменивались короткими матерными командами и стреляли, стреляли, стреляли…
— Саид!.. — совсем близко ревел Шаман.
В его голосе не чувствовалось страха, а только беспредельное желание убивать.
Протарахтел стартер, и дизель старого танка лязгнул, просыпаясь. Саид утробно зарычал в такт:
— На гусеницы намотаю!
Танк дернулся, резко принимая с места.
Деревянко представил, как разгорается на вражеских тепловизорах отметка работающего мотора — прекрасная цель! — и опять какая-то нечистая сила понесла его сноровистым галопом к выходу.
«Триста второй» вывалился в ночь, едва не угодив под траки. Упал на что-то большое и липкое, живое, судя по слабым движениям. Капрал?! Полковник заелозил, оскальзываясь в густой пене, которой Шпак богато залил раненого. Саид довернул на вражеский огонь, включил фары и стало видно, как вспахивающая землю гусеница надвигается прямо на ноги. Кажется, Деревянко кричал что-то, неслышимое в грохоте, и отталкивал, отталкивал прочь скользкое капралово тело. А сталкер, гад, все цеплялся за свою вычеркнутую из списочного состава жизнь, пытался отползти и путался под руками и ногами.
Полковнику, наконец, удалось найти точку опоры; со всей возможной силой он пихнул сталкера от себя и покатился в сторону. Капралу не повезло. Бешено мелькающая в отсветах фар гусеница подхватила его за ногу, и потянула на катки.
Деревянко отвернулся, жалея, что нельзя так же просто убавить слух, и увидел, как из колеи поднимается Шаман, пропустивший танк над собой. Ждать разговора полковник не стал и побежал вслед трассерным росчеркам.
Считанные мгновения спасли ему жизнь. Вдали полыхнуло, огонек быстро пополз по небосводу. Венчик огня едва поспевал за ракетой; вот он смешно, как мячик, подпрыгнул и упал сверху на крышу моторного отсека. Секунду не происходило ничего, а потом рубка, сваренная наспех, развалилась по швам, выплеснула в небо столб чадного пламени.
Взрывная волна ударила в затылок как боксерская груша. Полковник упал как бежал, плашмя, упустив сознание еще в полете.
Очнулся Деревянко от тишины. Почему-то не стреляли. Ночь из черной стала багрово-красной. Гигантский костер, в котором догорал транспортер «Долга», трещал, в нем что-то сочно лопалось, и среди этих звуков оглушенный Деревянко разобрал шаркающие тяжелые шаги. Кто-то шел по ту сторону пламени и вот-вот должен был появиться в поле зрения.
Деревянко с трудом поднялся на колени. Ему все показалось вдруг таким бессмысленным — этот бой незнамо с кем, этот костер, в котором сгорели и пьяненький доктор, и разухабистый Слай, и недалекий Саид. Накатила апатия, и даже собственное неповторимое существование виделось не таким уж неповторимым. Сдохну, и черт со мной…
Черная фигура выплыла из-за огня нечеловеческим шагом. Существо будто ходули переставляло, разворачиваясь всякий раз корпусом. Шаг, еще шаг, и монстр пошел рябью. Черное растворилось в оранжевых сполохах. В таком камуфляже полковник едва не потерял его, только дрожащий контур выдавал пришельца на фоне пламени.
