– Уходите, – повторил я, не глядя на спасенных.
– Мне нужно забрать вещи… – Мужчина наклонился и замер. – Я могу? Это не опасно? – Он смотрел на меня снизу вверх жалким заискивающим взглядом.
Шляпа упала с его головы еще в самом начале «досмотра», сквозь редкие с проседью волосы просвечивала заметная лысина. Я возвышался над ним и не отвечал. Наверное, со стороны мы казались почти скульптурной группой. Ветер трепал мою куртку и длинные черные волосы, которые также тронула седина. Я был моложе его лет на десять. А седеть начал семнадцать лет назад.
– Можете взять, но поторопитесь.
Он опустился на колени и принялся обыскивать тела. Я видел, что он забирает не только отнятое, но и все, что находил, – чей-то тугой бумажник, золотое кольцо с печаткой, какие-то безделушки.
– Поторопитесь! – повторил я и повернулся к моим спутникам: – Пошли.
Мы двинулись дальше. Спуск с виадука опять же был перегорожен цепью, и на ней висело тело с окровавленной головой – мужчина лет пятидесяти в дорогом пальто.
Никого вокруг не было видно. Но это не слишком меня успокоило.
Я обернулся. Глава семейства все еще обыскивал труп, женщина и дети плакали.
– Эй, вы! – крикнул я им. – Неужели у вас при себе было три бумажника?
Мужчина уронил портмоне на мостовую. Потом вновь схватил и поднялся. Обмахнул перчаткой колени, подхватил на руки мальчишку и побежал. Женщина припустила следом, неся девочку, но вскоре обессилела и опустила ее на мостовую. Антон вернулся, подхватил девчонку, и они нас нагнали.
У мужчины руки были в крови стража.
– Вам куда? – спросил я его, подавляя брезгливость.
– Четвертая круговая.
Что ни говори – очень точный адрес. Тут повсюду Четвертая круговая!
– Двенадцатый радиан, – уточнила женщина.
Собиратель кошельков зашипел на нее и чуть не ударил. Я сделал вид, что не заметил их ссоры.
– Идите за мной. Я вас доведу.
– Спасибо. Огромное… да я вам… – забормотал мужчина.
– Проследите, чтобы он мне нож в спину не всадил, – сказал я Антону громко.
И мы двинулись.
На нас не нападали. Возможно, те, кто сидел у спуска с моста в засаде, видели, что я сотворил со стражами, и не желали связываться с заправщиком. Пока.
* * *
Едва мы достигли Двенадцатого радиана, как наша дружная семейка нырнула под ближайшую арку и исчезла.
Я не стал проверять, благополучно они забрались в свою нору или нет. На это у нас уже не оставалось времени.
– Мог бы и не убивать стражей, – заметила Мэй. – Как только закон восстановится, они вновь стали бы служить. Не хуже, чем прежде. И никого не обижали. Все делали бы по правилам.
Я кивнул.
Это правда. С появлением новой Пелены закона эти трое вернулись бы в его безупречное лоно. Никто из них не стал бы отбирать у мужчины бумажник, лапать незнакомую женщину на глазах ее детей или выдирать серьги из ушей. И уж конечно бы ни за что не стал угрожать пятилетней девочке. Они могли бы жить долго и счастливо и быть очень-очень полезными системе людьми. Но я их убил.
Вот незадача.
– Я бы стерпел. Если бы не ребенок, – ответил я глухим голосом.
Глава 5
Пелена закона рухнула в тот момент, когда мы уже пересекли Главную радиальную магистраль и успели спуститься до Шестой круговой. То есть были в пятнадцати минутах ходьбы от дома Макса.
Еще ничего не видя, я почувствовал, что барьер исчез. Впечатление было такое, как будто невидимые пальцы сдавили горло и не давали вздохнуть. По вытаращенным глазам Мэй я понял, что она испытывает то же самое. А вот Ада дышала спокойно, как будто ничего не происходило. Я повернулся на каблуках. Над Двойной башней поднимался вверх огненный столб. Воздух дрогнул – волна павшего закона катилась от башни во все стороны. Все вокруг рябило, стены домов плясали, как пьяные. Мгновение – и сдавливающие шею невидимые пальцы исчезли. Я судорожно вздохнул. Воздух был свеж, холоден и вкусен. Воздух, лишенный Пелены, совсем иной, нежели приправленный металлом чужой власти (наверное, такой металлический вкус ощущают лошади, когда им в зубы вкладывают удила). Мне было пятнадцать, когда в моей жизни Пелена пала в первый раз. Тогда у меня тоже перехватило дыхание, и я подумал, что умираю. Я открывал и закрывал рот, не в силах вздохнуть. Сколько это длилось? Минуту? Две? Наверное, чуть более минуты, но мне показалось, что прошла вечность. А потом я хватанул ртом воздух, он проник внутрь и обжег. Я вскинул руки и как будто взлетел. Нет-нет, я стоял на земле, но при этом я охватывал весь мир взглядом…
Я не сразу понял, что и теперь, как тогда, стою, раскинув руки и запрокинув голову. А по лицу моему катятся слезы. Я снова пережил тот ни с чем не сравнимый миг падения. Я был счастлив… счастлив… счастлив.
Мэй смеялась.
Антон кричал:
– Свобода!
Ада отрешенно улыбалась, один Марчи был невозмутим. Я кинулся к Мэй, впился губами в ее губы. А в следующий миг я был уже подле Ады, подхватил ее и закружил в вальсе. Несколько па, и мы внезапно остановились. Вернее, остановилась Ада. Я невольно потащил ее дальше, вышло несколько комично.
– Нельзя поддаваться хмелю, – сказала Ада строго.
– Да, ты права… – Я разжал руки.
– Ты не хочешь извиниться? – спросила Ада.
– За что? – Я изобразил недоумение, хотя прекрасно понял, о чем она говорит. Впрочем, с мимикой, как вы сами понимаете, у меня проблемы. Когда улыбаюсь, народ визжит от страха, хмурюсь – все ржут. Посему у меня одна универсальная гримаса для сильных эмоций: правая бровь приподнята, левый глаз прищурен – оторопь гарантирована.
Но Ада была дочерью своего отца и даже бровью не повела, глядя на меня в упор, лишь напомнила:
– За пощечину.
– Извини. Хотя на самом деле я должен был тебя убить.
– Неужели ты ничего не понял? Отец всегда говорил – ты умный. Как Кайл.
Я растерянно заморгал. Неужели Граф сравнивал меня со своим погибшим сыном?
– Не прошло и года, как ты все понял? – улыбнулась Ада своей кривоватой улыбкой.
– Ты – стерва! – Я поцеловал ее – еще более страстно, чем Мэй. – Я понял все, как только ты ушла. Думал, еще успею извиниться… А ты взяла и уехала.
– Так извиняйся!
– Сейчас!
И я снова ее поцеловал.
Мы целовались и целовались, будто хотели выпить дыхание друг друга и умереть. А когда я отстранился, Ада влепила мне пощечину. Ударила несильно, скорее символично, но хлестко – щека у меня так и вспыхнула.
– Теперь мы квиты, – сказала она.
