– Но мы избавимся от хаоса… Вспомните: в дни хаоса погиб ваш сын. Он мог бы жить, если бы у нас была лоскутная Пелена.
Граф закрыл лицо руками и замер.
У него были маленькие, аккуратные, немного женские руки. А на белых манжетах сорочки, что выглядывали из рукавов пиджака, махрились нитки: несмотря на идеальную белизну, ткань была ветхой от сотни стирок.
Потом он опустил руки и посмотрел на меня страдальчески.
– Вы только что убили меня во второй раз, Феликс. В первый раз меня поразили в самое сердце, когда убили Кайла. А вы – теперь…
– Да что такого… – Я не понимал и потому начинал кипятиться.
– Я только что мысленно спросил себя: готов ли я отказаться от урагана хаоса ради Пелены восьми кристаллов, и я ответил – да, я готов… потому что тогда такие ребята, как Кайл, не будут умирать… Но, боги синевы, как мне при этом стало больно!
Я тогда не очень-то понял, о чем он говорил.
Граф отыскал меня через три недели, самолично явился на заправку. Я сидел за стойкой, погруженный в чтение приключенческого романа, решив послать в синьку все теории и расчеты. Услышав звон колокольца, я поднял руку и указал на объявление.
– Добрый вечер, дорогой мой Феликс! – сказал Граф своим тихим голосом, который мне казался громче любого крика. – Вы не поверите, но я нашел спасение!
Я поднял голову и глянул на него совершенно ошарашенно.
– Спасение? От чего?
– От Пелены… какой бы она ни была…
В третий раз я отправился на встречу к Куртицу вместе с Графом. Старый Граф никогда не работал над созданием неистребимой Пелены. Он пытался сделать покров более легким, незаметным, что ли, тогда, утверждал Граф, и хаос будет временем веселья и карнавала… Как выяснилось, Граф открыл возможность создания индивидуальной Пелены, используя мини-кристаллы в одну пятую карата. Это что-то вроде капсулы, внутри которой человек практически полностью свободен, и в то же время общая Пелена соблюдает общий закон. Граф так увлекся своим открытием, что провел эксперимент над собой, а потом и меня уговорил опробовать капсулу. Я опробовал. Впечатления? Расскажу как-нибудь в другой раз. Скажу одно: капсула мне понравилась.
Третью встречу с Наследником я не забуду до самой смерти. Во-первых, потому что после этого я пять недель отсидел за Вратами Печали, а во-вторых… Об этом я, пожалуй, не стану говорить.
Кабинет я помню смутно – почему-то повсюду висели шторы, тяжелые и непроницаемые, как будто здесь не было стен, только окна; с потолка лился матовый свет из голубоватых плафонов. Огромный письменный стол, заставленный многочисленными приборами, напоминал скалу.
За столом сидел повзрослевший мальчик, явившийся с праздника, с пухленькими щечками и довольной улыбкой маленького детского рта.
– А, Граф, я как раз хотел вас поздравить… Академия Северного архипелага избрала вас своим почетным членом. Ваш диплом у меня. Готов передать…
– Да, к сожалению, я не смог поехать, – заметил Граф с грустной улыбкой. – Советник магистра отказался выдать мне разрешение. Хотя я, как положено по закону, сдал экзамен на выезд.
– Разумеется, вы не могли. Мы заботились о вашей безопасности.
– Моя безопасность? При чем здесь моя безопасность?
– Вас могли бы казнить как бывшего военного. Наша разведка донесла, что именно так с вами и собирались поступить.
Граф обескураженно покачал головой. Он видел, что Куртиц врет, но врет с таким апломбом, что ложь в его устах выглядит почти правдой.
– Я не о наградах пришел говорить. Речь идет об индивидуальных капсулах, защищающих от Пелены.
– Индивидуальных капсулах? – переспросил Наследник.
– Именно.
– И что это дает?
– Дает ощущение свободы, – вмешался я в разговор.
– За счет чего?
– Мысль… свобода мыслить… В этом случае Пелена больше не контролирует мышление, – сказал Рейнвелл.
– Дорогой Граф, вы хоть понимаете, о чем говорите?
– Конечно. Я стремился именно к этому – дать человеку ощущение свободы… Но при этом не допустить преступлений и смерти в случае…
– К чему Пелена, если она не контролирует мысли? – перебил говорящего Куртиц. – Контроль мысли – и есть незыблемость Пелены. Без него Пелена бесполезна.
– Никто не отменяет основных законов, – попытался возразить Граф. – Убийства, грабежи, воровство – Пелена будет по-прежнему наблюдать за всем этим и пресекать…
– Чушь все это! – вновь перебил Наследник. – Не может быть порядка без контроля мыслей! Кто думает иначе, тот главный преступник. И главный глупец.
– Вы назвали Графа глупцом? Извинитесь! – потребовал я. – Да кто вы такой, чтобы подобное позволять! Граф – создатель теории синевы! А вы победитель конкурса на лучший стишок, прославляющий магистра…
Наследник посерел. Нажал кнопку на столе.
Вошли стражи, и меня уволокли на нулевой уровень. Я отсидел пять недель, а показалось, что все пять лет. Потом Граф выплатил штраф, и меня отпустили. Я до сих пор должен ему, вернее уже графине Аде, сто тысяч бертранов. Где Граф, у которого в жизни не было в кармане лишней сотни, взял такие деньжищи, я не ведаю.
* * *
После перекуса Ада подошла ко мне и села рядом на диван.
– Почему ты не хочешь стать магистром, Феликс? – огорошила меня графиня.
– Извини, по-моему, это занятие не по мне… Мне бы полежать на диване да поплевать в потолок…
– Ты притворяешься бездеятельным, – оборвала мои россказни Ада. – Но ты не бездельник, я знаю. Это ведь ты рассчитал уровень Пелены в случае с восьмью кристаллами.
– И на двадцать четыре кристалла – тоже я, – произнес я то ли в шутку, то ли бравируя своими достижениями.
– Тогда почему ты не хочешь стать магистром?
– Не знаю … Наверное, потому, что я не хочу власти… – Я не стал уточнять, что к тому же могу окочуриться через две недели своего правления. А вот этого мне точно не хотелось.
– Чем тебе так противна власть? – Ада не отступала.
– Мне… – замялся я, не находя слов. – Мне стыдно указывать людям, как им жить. Я сам больше всего на свете не люблю, чтобы мне указывали. И вдруг стану кого-то поучать, контролировать… На каком основании? Лишь потому, что я первым забрался наверх?
– Отец много говорил о тебе, – сказала Ада. – Он считал тебя своим лучшим учеником.
– Сочиняешь ты все… – отмахнулся я. – Сочиняешь, чтобы меня утешить.
– А вот и нет, – она усмехнулась торжествующе. – Просто ты был его единственным учеником.
– Ну тогда понятно, почему меня так высоко оценили… Первый из одного.
– Во всяком случае, у тебя хватило смелости пойти в ученики отца.
