«Разве могли люди, если они действительно где-то здесь, бросить такое богатство?» — мелькнула мрачная, пессимистическая мысль.
Кто-то другой, все еще не смирившийся с поражением, бодро ответил: «Могли, конечно! Кто знает, что у них там, в правительственных бункерах?! Наверняка там только самое лучшее! Не удивлюсь, если они каждый день и свежую газету выпускают…»
Я покачал головой. Как мне хотелось поверить тому, второму, кто так слаженно отвечал и бодро надеялся. Наверное, благодаря этому удивительному свойству человеческой натуры, умению надеется даже в самой безвыходной ситуации мы и сможем пережить все катаклизмы, что падают на наши головы… Но, боже! Как же это тяжело!..
Я шел по кремлевским кабинетам. Вокруг одна и та же картина — хаос и запустение. Все покинуто, и нет возможности растянуть рацию, чтобы послать в Гарнизон позывной, указать местоположение припасов. Или попытаться связаться с людьми в этих подземельях…
«В каких подземельях?.. — возникла усталая мысль. — Ты разве не видишь? Ничего и никого здесь нет…»
Я прошел в длинный, метров пятьдесят, зал. Наверное, раньше здесь собирались толстые чиновники и президенты, чтобы обсудить новые законы и методы обогащения собственного кармана. Кто-то кого-то пожурит, что ввязался в новую гадостную историю, которая для рядового обывателя закончилась бы сроком до десяти лет. Другие дружелюбно и осуждающе покивают провинившемуся человеку, посоветуют знакомства и пути решения проблемы. А сами тайно подадут знак своим командам, что быстро запишут все данные увлекшегося властью человека. Компромат требуется всегда, с помощью таких бумажек управляют целыми государствами…
Удивительно, но я вдруг отметил, что землетрясения Катастрофы не очень-то повредили Кремлю. Да, с потолка давно рухнула древняя люстра на три тысячи свечей, стены в огромных трещинах, все окна с трехкамерными стеклопакетами зияют черными провалами. Но общий скелет зданий не нарушен, хотя, казалось бы, на месте Кремля должна быть только глубокая воронка. Сколько здесь казематов, подземных переходов и канализационных люков…
Я немного постоял, рассматривая разрушения. Некоторое время я раздумывал, с чего бы начать поиски, но усталое тело отказывалось двигаться. Наконец, почти со скрипом оторвав подошвы от пола, я двинулся к выходу. Не успел я пройти и половину расстояния, как эхо мрачной птицей вспорхнуло в помещении, разбилось о разрушенные стены, заставило заколотиться сердце. И только потом разум различил слова:
— Поздравляю, хантер Керенский! Вы все-таки добрались…
3
Раздался негромкий хлопок, за ним еще один.
Я обернулся всем туловищем, пытаясь поймать в прицел врага.
На верхнем ярусе, в удобном резном кресле, навевающем мысли об Императорском дворце, удобно развалился человек. Впрочем, развалился он с тем аристократическим даром, что позволяет даже самые мерзкие поступки совершать с невинной и высокородной грацией.
Красивый, без изъянов, сидящий на атлетическом теле черный костюм тройка. Аккуратные белые перчатки, блестящие чернотой умытой ночи лакированные туфли. Гладкие, совершенно белые волосы зачесаны назад, подчеркивая правильную красоту черепа. Ярко-голубые глаза смотрят весело, но так пронзительно, что ощущаешь боль, будто тонкая игла пронизывает насквозь.
Человек негромко аплодировал. Не так, как возомнившие себя богемой обезьяны в театре, гулко хлопая как можно громче ладонью о ладонь. А с немного ленивой грацией хозяина мира, что едва касается пальцев пальцами, словно боясь стряхнуть пыль с перчаток.
Как я раньше его пропустил?! Или раньше человека там не было?
— Кто вы? — спросил я, чувствуя, что спина покрывается холодным потом.
Эхо подхватило мой хриплый вопрос, разметало по развороченному залу. Человек будто секунду прислушивался к осколкам моего вопроса, потом дружелюбно наклонил голову вперед. Приятный, с чуть заметной мужской хрипотцой голос произнес:
— Здравствуйте, Константин… Впрочем, по-вашему «здравствуйте» означает пожелание здоровья и долголетия. А это в нашей ситуации абсурдное пожелание, но, к сожалению, иного приветствия в вашем языке нет…
Я молчал, ожидая продолжения. Сердце колотилось как безумное, накачанная химией кровь разгоняла адреналин по организму. Почему-то я совершенно не ощущал радости от того, что все-таки нашел человека. Этот человек не вызывал во мне ничего, кроме страха. Странного, необъяснимого животного страха… и агрессии.
Человек помолчал, картинно вздохнул, сложил руки на подлокотниках кресла. Было такое ощущение, что он наслаждается каждым движением. Как будто само ощущение тела доставляет ему несказанное удовольствие. Эта мысль неожиданно вспыхнула в сознании, испуганно забилась вглубь, но новый приступ страха уже взбудоражил мое воображение. Сразу вспомнились все разговоры покойных американцев об Армагеддоне.
— Кто вы? — еще раз спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ну, если вам так требуется мое имя, что, впрочем, неудивительно, зовите меня… э-э… Христиан, — так же дружелюбно улыбнулся человек. Но его пронзительные голубые глаза вызывали панику. Что-то в них было чужое, далекое, непонятное и пугающее.
Это имя моментально отозвалось во мне приливом суеверного страха. Ангел! Я общаюсь с ангелом! Но тут же, из дурного чувства противоречия и надежды, что мой вывод ошибочный, я спросил:
— Вы из здешнего Гарнизона? Здесь есть еще люди?
Христиан странно покосился на меня, будто я сморозил несусветную глупость. Покачал головой, но глаза утратили изрядную часть дружелюбия и теперь смотрели испытующе. Будто он хотел убедиться, что разговаривает с тем человеком, который ему нужен.
— Нет, Константин, я не из здешнего Гарнизона, — вроде бы мягко сказал человек, но слух резанул отблеск стали. — И здесь нет выживших, которых вы так хотели найти.
— Тогда кто вы? — вновь с напором спросил я.
— Вы повторяетесь, — с укором ответил человек. — Сейчас не важно, кто я, гораздо важнее знать — кто вы?
Я растерялся. Нелепый разговор на развалинах начинал вызывать сильную головную боль. Я все еще отказывался поверить в то, что передо мной ангел. Может быть, перекреститься? А как? Слева направо? Или справа налево? Двумя или тремя пальцами?! Черт! Что-то меня несет куда-то не туда, покаяние какое-то, а не беседа…
— Кто я — известно, — медленно сказал я.
— И кто же? — вдруг заинтересовался Христиан.
«Слушай, а может быть, он никакой не ангел?! — вспыхнула вдруг мысль. — Может быть, это какой-то местный сумасшедший?!»
— Я… — бодро начал я, но вдруг запнулся. От неожиданной паузы вдруг внутри начала закипать злость и досада, я брякнул: — Я — человек. Один из хантеров Гарнизона выживших. Он находится на станции…
— Я знаю, где он находится, — прервал меня Христиан взмахом руки. — Вы мне ответьте, кто вы? То, что вы человек, поймет даже слепой. Но какой человек?
