— Его здесь нет, — сказал падре Доминик.
— Кого? — не сразу понял Эспада. — Брамса?
— Может быть, и его тоже, — согласно кивнул падре. — Но я говорил о его бриге. «Серебряная лань», помните?
Эспада обвел строй кораблей внимательным взглядом. Ускользнувший от них бриг он видел только мельком и издалека и плохо запомнил. Выстроившиеся здесь корабли все как один были повернуты носом к морю, и на корме каждого большими буквами было выведено название. «Серебряной лани» среди них не было.
— Опять сбежал?!
Монах только пожал плечами и огляделся.
— Думаю, что будет правильным, если мы не станем строить догадки, а попробуем навести справки. Крупный ростовщик — не последняя личность в городе. Тем более таком.
Эспада коротко кивнул. Предложение падре выглядело самым разумным планом. Помимо того, дон Себастьян надеялся услышать, что кто-то сталкивался на острове с прекрасной незнакомкой с волосами темнее, чем вороново крыло. Но, как правильно заметил падре, в первую очередь — Брамс. Диана, если она жива, должна была тоже искать его, и в конечной точке этих поисков они вполне могли встретиться.
На новоприбывших если и обратили внимание, то достаточно ненавязчиво. В чужие дела здесь лезть было не принято. Тем более, побродив по городку, испанцы быстро перестали считать себя единственными иностранцами. Помимо французов, здесь были и голландцы, и немцы, и даже португальцы. Это только из европейцев. Плюс негры, индейцы и те, кто причислял себя сразу к нескольким народам. Походный Вавилон, как назвал городок падре Доминик. Дону Себастьяну даже показалось, что он видел одного из ацтеков, поклонявшихся Миктлантекутли. Это был высокий краснокожий с татуировкой на груди: летучая мышь в обрамлении глаз. Но видел он его всего одно мгновение. Потом проходившая мимо компания закрыла собой индейца, а когда они прошли, тот уже исчез из виду.
— Видели того индейца? — спросил Эспада.
— Какого? — повернулся к нему падре. — Вон того?
Эспада взглянул в указанном направлении. Под столбом в тени сидел седой как лунь краснокожий старик. Его полностью пустой взгляд, казалось, созерцал саму вечность. Дон Себастьян покачал головой.
— Нет, другого. Ладно, пес с ним, давайте-ка вот сюда заглянем.
Центрами сосредоточения информации в таких местах всегда были увеселительные заведения спокойного типа. Например, таверны. Там, сидя с кружечкой чего-нибудь по вкусу и даже не встревая особо в общий разговор, можно было узнать все последние новости, стоящие того, чтобы их обсудить.
Первая попавшаяся им на глаза таверна была чем-то средним между зданием и навесом. У нее было две с половиной стены. Две нормальные, а на третью бревен хватило лишь на нижнюю половину и угловой столб, который и поддерживал крышу. Под крышей было чисто и уютно. Прямо-таки домашняя атмосфера, которую приятно дополняли две миловидные и очень шустрые девушки в красных платьях, подававшие на столы. Должно быть, именно это заставляло посетителей мириться с той мерзкой кислятиной, что здесь пытались выдать за вино. Впрочем, трактирщик — высокий крикливый старикан в драном черном колете на голое тело, распоряжавшийся из-за стойки, как капитан с полуюта, — не питал никаких иллюзий по поводу качества товара, и цена была соответствующе низкой.
Зато собрать сведения о Брамсе оказалось более чем просто. Даже не требовалось никого расспрашивать. Казалось, все разговоры были только о нем или к нему сводились. Достаточно было просто слушать, но живая натура дона Себастьяна не позволяла ему быть безучастным зрителем, и он привычно-непринужденно влился в общий разговор.
На остров Брамс вернулся вчера, уже поздним вечером. «Серебряная лань» вошла в гавань на закате. Гавань тут, конечно, одно название — как не преминул пожаловаться кто-то из рассказчиков — просто изгиб берега между двумя рифами. Рифов вокруг Мартиники вообще великое множество, и потому любая более-менее безопасная стоянка близ берега — уже гавань. Возвращаясь же к «Серебряной лани»: в гавань она вошла, как чужая. Бриг двигался медленно, под одним парусом, постоянно проверяя глубину. Обитатели Ле-Франсуа даже заподозрили, что корабль был кем-то захвачен, но, как оказалось, Брамс по-прежнему оставался его хозяином. А вот команда была полностью новой.
Пятеро из них, по виду сущие головорезы, сошли с ростовщиком на берег. Их тела — всех пятерых — нашли этим утром в придорожной канаве. Никто, как водится, ничего не видел и не слышал. Гибель брига, напротив, наблюдали многие. «Серебряная лань» запылала под утро. Полыхала так, что и дождь был пламени не помеха. Стоявшие рядом корабли торопливо поднимали паруса, рубили якорные канаты и отползали в сторону. Кое-кто спустил на воду шлюпки, чтобы помочь команде «Серебряной лани». Не в спасении корабля, конечно — бриг полыхал на зависть любому брандеру,
[52]
— но хотя бы в спасении жизней. Шлюпки брига горели наравне со всем остальным, и обожженные люди с криками бросались за борт. К сожалению, погода не располагала к спасательной операции. Выловили всего троих, да и те скончались. Двое — от ожогов, один — от рубленой раны, что, разумеется, наводило на мысль: этот пожар был не случаен. А когда и тех пятерых нашли — все сомнения отпали.
Кто-то уж было подумал: все, конец Брамсу! Да не тут-то было! Ночные злоключения, должно быть, сильно ударили его не только по карману, но и по памяти. Напрочь забыв, что он сам же исключил конкретный срок уплаты из всех своих договоров с должниками, Брамс потребовал немедленно деньги на бочку. А чтобы никто не подумал, что это шутка такая, пусть и отдающая дурным вкусом, ростовщик призвал на помощь Джона Эйвори.
— Имя вроде английское, — нахмурился Эспада.
— Так он и есть англичанин, — кивнул их очередной собеседник. — Один из людей Моргана. Ага, того самого, Генри. Но у Джона свое дело под его крылом. Он долги на островах выбивает.
— Или мозги из должников, если те не платят, — добавил его сосед.
— В смысле, кто должен Моргану? — уточнил Эспада.
— Да не только, — махнул рукой первый собеседник. — Тут все, кому должны, его нанимают. А он, понятное дело за процент, долг и взыскивает.
— А если денег нет? — поинтересовался падре.
— Тогда хана должнику, — хмыкнул сидевший напротив француз в таком длинном парике, что локоны свисали до пояса. — Сердца у Джона точно нет, у него вместо него кошелек. А, кстати, вот и он. Легок на помине, черт английский.
Эспада повернул голову Джон Эйвори оказался высоким и сильным человеком с резкими и вместе с тем четкими чертами лица. Словно вырубленными, но вырубленными искуснейшим из плотников. На голове был повязан ярко-красный платок, концы которого, сходясь сзади, перехватывали длинные черные волосы, и те свисали, как конский хвост. Белая рубаха была самого простого покроя, а накинутая поверх красная куртка определенно служила хозяину не первое десятилетие. Черные штаны были заправлены в высокие кожаные сапоги. Широкая перевязь не могла похвастаться ни единым узором, и ее ширина определялась не желанием вместить максимум красоты, а банальным удобством. В целом, у Джона не было ничего общего с местными франтами, стремившимися выделиться на всю имеющуюся в кармане сумму. Его одежда была простой, практичной и удобной.
